|
Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.
Синестезия
(от греч. synaisthesis – совместное чувство, одновременное ощущение)
– явление, состоящее в том, что какой-либо раздражитель, действуя на
соответствующий орган чувств, помимо воли субъекта вызывает не только
ощущение, специфичное для данного органа чувств, но одновременно еще и
добавочное ощущение или представление, характерное для другого органа чувств
(Прим. авт.).
«Статья, которую я имею возможность здесь
доложить, была мною задумана еще года два тому назад. Мои наблюдения, пока
еще немногочисленные, и, может быть, не для всех убедительный анализ их не
увидели бы так рано свет, если бы я не встретил совершенно неожиданно для
себя во время написания настоящей работы подтверждения моих соображений со
стороны двух исследователей психоаналитиков…»
Обращает на
себя внимание удивительный факт – единичный случай наблюдения редчайшего
феномена в клинической психологии и психиатрии инициирует И.Д. Ермакова на
проблемный доклад в авторитетном
научном сообществе. Данный прецедент предвосхищает на полста лет
международные съезды по феноменологической психиатрии, а также включение
клинических вариантов «случай-контроль» редких феноменов в ряд доказательных
методов медицины, после рандомизированных и когортных исследований Р.
Флетчером, С. Флетчером и Э. Вагнером в 2004 году!
На момент доклада обсуждение феномена синестезий
происходило лишь в средах, далеких от научной. Синестезией называли, прежде
всего: а) межчувственные связи в психике. Но, кроме того, синестезией
называли и результаты их проявлений в конкретных областях искусства: б)
поэтические тропы и стилистические фигуры, связанные с межчувственными
переносами; в) цветовые и пространственные образы, вызываемые музыкой; и даже
г) взаимодействия между искусствами (зрительными и слуховыми). Так, к
литературной синестезии относили выражения типа "Флейты звук
зоревоголубой" (русский поэт К. Бальмонт), к живописной синестезии –
картины В.Кандинского и Дж. Бельмонта, А. Валенси, к музыкальной синестезии –
произведения К.Дебюсси, Н.А. Римского-Корсакова, О. Мессиана, подразумевая
при этом даже существование особых "синестетических" жанров.
Поэтому, как истинный ученый И.Д. Ермаков освещает современное
состояние проблемы синестезий, анализируя жанры искусства и религии,
естествознания и медицины.
«Еще не так давно сомневались в
возможности, например, воспринимать цвет звуков и объясняли такую выдумку как
средство ошеломить простодушных (épater le bourgeois) со стороны «декадентов», оригиналов и т. п.
Но как были бы изумлены исследователи,
если бы они узнали, что совсем давно, когда ни о каких декадентах не могло
быть и речи, М.В. Ломоносов (1747) в оде на восшествие на престол
императрицы Елисаветы Петровны помещает следующие непонятные строки:
Молчите пламенные звуки
И колебать престаньте свет…
Звуки могут колебать свет, разве здесь не дана
характеристика того явления, которое затем разрабатывается и в литературе и в
науке. Нет оснований думать (по крайней мере нигде этого не видно), чтобы
Ломоносов «зря» употребил такое выражение, скорее можно было бы предположить,
что Мих<аилу> Вас<ильевичу> небезызвестны были работы иезуита Castel′я, который, отметив еще в 17 веке закономерность
взаимоотношений между 7 цветами радуги и 7 основными тонами гаммы, пытался на
специально им конструированном клавесине путем передвижения окрашенных
дощечек вызвать цветовую музыку.
Но концепция Castel’я
отличалась большой теоретичностью и потому не имела никакого значения.
Фантаст Hoffman, автор жутких сказок
Серапионовых братьев и Кота Мурра и талантливый музыкант пришел, по-видимому,
совершенно самостоятельно к цветовой характеристике тембра различных
инструментов, так он утверждал, что звук кларнета ярко-желтого цвета,
охотничьего рожка — пурпурного, а цвет звуков флейты — ярко красный. Hoffmann слышал цвета и
запахи, и обратно он видел звуки…
По следам Hoffmann’а
идет великий Goethe, который в своей теории цветов
сделал попытку найти взаимоотношения между цветами и звуками. Таково было
положение вопроса до 1812 года, когда Sachs, впоследствии
профессор в Эрлангене, опубликовал первое научное описание цветного слышания,
сделанное им над самим собою. Sachs’y представлялись окрашенными как гласные, так и согласные,
звуки инструментов, названия городов, дни недели, числа, исторические события
и т. п. Буква а ему казалась окрашенной в красный цвет, е в розовый, и в
белый, о в оранжевый, у черное. Из согласных — д окрашивалось в желтый, м в
белый, с в синий цвет и т. п…
Через несколько лет Schlegel перевел с латинского работу Sachs’а и
дополнил ее. Еще лет через 30 Théophile Gautier в
небольшой газетной заметке анализирует свои ощущения после опьянения гашишем;
в этом состоянии высшего блаженства он слышал цветные звуки совсем красные,
совсем синие и желтые и т. п. Но эта заметка осталась незамеченной, и
читатели, а может быть и сам автор — приписали это явление состоянию
опьянения и забыли о нем. В любопытной статье Gozlan’а мы
найдем следующее небезынтересное заявление автора – «так как я говорит Gozlan, немного ненормален, то
у меня существует необъяснимая потребность искать соответствий между цветами
и оттенками и теми чувствами, которые я испытываю. Так, по-моему, жалость – нежно-голубого цвета, покорность – жемчужно-серого, радость – яблочно-зеленого, чувство сытости – цвет café au lait,
удовольствие – темно-розового, сон – цвета табачного дыма, размышление – оранжевого, боль – скорее всего цвета сажи, тоска – шоколадного цвета… цвет первого свидания
светло-чайный, двадцатого свидания –
крепкого чая, что же касается счастья – то его цвет мне неизвестен». Millet склонен считать эти
заявления – простой бутадой – мне же думается, если Gozlan даже не искренен, что эти характеристики – навязчивое стремление найти цветовой
символ психических переживаний; автор не видит, не окрашивает, а ищет в мире
красок и оттенков соответственных символических обозначений. Такие же точно
попытки делал знаменитый швейцарский поэт Keller…»
Читая в оригинале французских и немецких авторов,
И.Д. Ермаков преподает урок современным психиатрам и психологам уровнем
образованности и широты знаний. Анализируя сонет знаменитого Baudelaire′a в ракурсе Correspondances,
напечатанного в «Fleurs du mal»
в переводе Эллиса:
«…Как эхо отзвуков в один аккорд неясный,
Где все едино, свет и ночи темнота,
Благоухания и звуки и цвета
В ней сочетаются в гармонии согласной…», –
психиатр указывает
на принцип соответствий ощущений, четко сформулированный поэтом. Анализ на
французском языке шедевра Arthur Rimbaud:
A noir,
E blanc, I rouge, U vert, O bleu,
voyelles,
Je dirai quelqun jour vos
naissances latentes…
Подчеркивает
мнение И.Д. Ермакова о влиянии восприятия поэта на создание целого движения,
известного под именем инструментализма. Один из главных, если не самый
главный вождь этого направления René Ghil в 1886 году в «Traité du verbe»
протестовал горячо против сонета «проклятого поэта» Rimbaud. Вскрывая
противоречия описаний и доказательств синестезий у Ghil и братьев Tubarchi, зрительных восприятий Musset, Shelly и Théodore de Banville’я, аромазвуковых у
Maupassant и
вкусозвуковых у героя Huysmans’а,
психиатр приходит к неожиданным для своего времени выводам, подводя итог
историческим фактом:
«Теперь нам будет понятно, на чем
базировалось удивительное представление, имевшее место в Париже 11-го декабря
1891 г.
в Théâtre d′Art. Представление закончилось постановкой «Песни песней»
Саломона, симфонией духовной любви «в 8 мистических отделениях и в 3
перефразах». Для того, чтобы создать атмосферу грез, авторы применили к
постановке этого произведения звуковые, хроматические и обонятельные
средства. В программе значилось: первое отделение оркестровка слов на «и»
освещенных «о» (это должно было обозначать, что в речитативе доминировали
буквы «и» и «о»); оркестровка музыки на «do», цвет – светло-пурпуровый, запах – ладана. В другом речитативе, освещенном
гласной «и», музыка была оркестрована на «re», цвет был
оранжевым, а запах – белой фиалки.
Зрительный зал наполнялся при помощи пульверизаторов то запахом белой фиалки,
то ладаном. Каждое отделение разыгрывалось по одному и тому же способу.
Действующие лица выходили на сцену, освещенные светом, соответствовавшим тем
чувствам, которые они должны были выражать, запахи следовали друг за другом и
применялись сообразно происходившему на сцене, а музыка соответственно меняла
тона. Каковы же были результаты этого преставления? Пресса, в общем
настроенная доброжелательно, терялась и не могла сформулировать своих
заключений. J. Lemaitre
сознался, что ни на один момент не почувствовал ни необходимости, ни даже
естественности в этом сочетании звуков, тонов, цветов и запахов. «Я полагаю»,
прибавляет он со скромностью, «что у меня недостаточно тонкие чувства».
Большинство ничего не поняло в этих соответствиях, а публика была убеждена,
что над нею зло подшутили. Конечно, как всегда, нашлись лица, которые «все»
поняли и «все» почувствовали. Таким образом, постановка «Песни песней» на
началах синэстетических, потерпела полное поражение со всех сторон. Причина,
почему это так произошло, будет ясна из дальнейшего…»
Сравнивая
работы Sachs’а, Cornaz, Wartmann автор критикует простую
описательность и неожиданность выводов о «врожденных ненормальностях»
синестезического восприятия. Одновременно подчеркивает научность и
продуктивность объяснения физиологической основы данного феномена,
разрабатываемую Perroud, Chabalier, Nüssbaumer’a, Millet и венским профессором Benedikt. Переводя проблему в плоскость психиатрии, И.Д.
Ермаков указывает на студенческие исследования 77 случаев феномена цветных
звуков, проведенные в 1878-1881 годах медиками Bleuler и Lehmann. Детальный обзор докладчика
работ Aug. Marie, Grazzi, Diamandi, Manouvrier, Ayala, Mattirolo,
Lomer, Lemaitre, Doubresse, Claparéde, Millet Weber′у, Sollier Suarez de Mendoza, Grüber’а
Lauret позволяет понять клинические особенности и эпистемологию понятий
синестезий. А наблюдений частных и собственно личных Ughetti, Schenl, Kaiser, Ковалевского Alglave и Bratout – особенности эстезиозных
сочетаний, научно описанных.
Заканчивая
систематизированный метаанализ накопленных на начало XX века научных данных, И.Д. Ермаков
впервые в мире подвергает убедительной критике существующие теории генеза
синестезий:
- теорию повышенной чувствительности цветовых
центров хромакузии Nüssbaumer;
- теорию ошибочного суждения Bleuler;
- теорию недостаточной дифференцировке органов
чувств вследствие
эмбриологических задержек в развитии
Vignoli и Макса Нордау;
- теорию топической анатомической близости корковых
центров, имеющих анастомозы Lussana;
- теорию наличия «ненормальных нервных путей» Pourchat и Fourneux;
- теорию анастомоза между двумя извилинами Gall’я (susorbitaire) Baratout;
- физиологическую теорию иррадиации раздражения Mariani и Fechner.
Найдя доводы существующих апологетов неубедительными,
И.Д. Ермаков приходит к единственному выводу: феномен синестезий может
раскрыть лишь психологическая теория, в частности – теория Соколова.
Размышляет автор, анализируя собственные переживания:
«Мне удалось в моем собственном случае
найти ту связь, которая объясняет явление синэстезии, наблюдавшейся у меня
лет 12-13. В этом периоде всякое укачивающее или качательное движение:
гигантские шаги, качели, качания на бревне мною воспринимались, безразлично,
сам ли я качался или это проделывал другой, как какая-то неслышная мелодия,
рождавшаяся в беззвучных колебаниях. Я чувствовал как она уходила
волнообразно куда-то вниз, как бы увлекая меня и сообщая мне жуткое чувство,
чувство страха. Прочтя однажды в этом возрасте, что Пифагор слышал звуки
движения сфер небесных, я лег на землю на спину, чтобы ничего видеть, кроме
неба, и вдруг вместе с чувством страха, что я могу таким образом упасть в
беспредельное пространство, я снова почувствовал эту странную мелодию
двигательного ощущения. Совершенно случайно я узнал, что в возрасте около 3-х
лет я чуть было не утонул в море, выпав из рук матери во время волнения. Меня
захлестнула волна. Теперь я понимаю, откуда у меня этот страх, это движение:
в качании я снова переживал тот момент, когда я был так близок к смерти. Тип
памяти моей смешанный с преобладанием слуховой – вот почему у меня под влиянием катастрофы не зрительное, а слуховое
и общего чувства – переживание.
Вытесненное детское переживание (при всем желании этого случая я вспомнить не
могу) вновь переживалось, когда к тому были даны ассоциации – без того, чтобы я понимал почему и что я
переживаю…»
Подчеркивая
психологическую природу синестезий, автор находит в союзниках авторитетных
ученых:
«После всего сказанного не будут
удивительными те результаты, которые мною получены при психологическом
исследовании субъектов с audition colorée. Психологические
исследования производились уже и раньше, например, в лаборатории Beaunis и Alfred Binet, но они сводились главным образом к тому, чтобы усложнить
наблюдение, вводя в него новые элементы или ставя экспериментируемого в новые
условия.
В работе Wehofer’a «Farbenhören»
приводится собственный случай автора, который под влиянием музыки воспринимал
геометрические фигуры и тела, явление, которое, если верить Hennig’у встречалось у Heine, Tieck’a Hoffmann’a и Otto Ludwig’a, равно в работе Katz’a и собственной Hennig’a…»
Отсутствие
универсальности и цельности объяснения феномена синестезий подводит автора к
насущному обращению к психоаналитической теории:
«Что касается применения
психоаналитического метода исследования к случаям цветного слышания, то оно
имеет место пока только в 2 работах, вышедших в прошлом году. В первом
исследовании, принадлежащем Hug-Hellmuth, сделана попытка найти сексуальные основания для
случаев окраски звуков, работа, однако, представляется недостаточно серьезно
задуманной. В другой работе на ту же тему и при помощи той же методики Pfister приходит к заключению, что, например, а потому синее у
его пациента, что а напоминает парный половой орган отца, который пациент
видел, вероятно, во время купания в синем море. З потому желтое, что
написанное наоборот оно выглядит как Е, буква, с которой начинается имя
сестры пациентки, в детстве с этой сестры написали портрет, где она как
принцесса, в желтом платье и в короне, больная ей завидовала, притом же
желтый цвет — цвет зависти.
Если критика в этих двух исследованиях не
видела ничего, кроме веселой шутки, то нужно сказать, что все-таки среди и
неправильных навязанных значений были вскрыты и настоящие, действительные.
Новое дело трудно и потому здесь нелегко избежать ошибок. Во всяком случае,
результаты этих двух последних исследований только подтверждают теорию
соощущений (Mizempf indungen) высказанную предположительно Bleuler’ом и
дают ей реальные факты в основание…»
Блестяще
владея теорией и практикой молодой зарождающейся психоаналитической науки,
И.Д. Ермаков так лаконично, емко, ярко и доказательно приводит собственные
клинические примеры научному сообществу, что невозможно их не привести
полностью:
«…я возможно короче приведу некоторые
данные, которые мною получены.
1-ый случай относится к 25-летней
курсистке Высших курсов, у которой в роду нервность у матери и резкий
характер у отца, у больной, очень нервной и раздражительной с детства, лет с
10 замечается цветовое слышанье, причем у больной а – представляется черным, и – красным, о – желтым, у – дымно-серым, э
– бледно-кремового, ф – голубого, м – красного, ч – цвета
брусники, з – бледно-серое. Цвета
эти точно мелькают в воображении, причем больная их никогда в
действительности не видела. У больной целый ряд нервных явлении, появившихся
у нее года 4 тому назад под влиянием нравственных травм. Кроме правой
гипэстезии и понижения глоточного рефлекса у больной подергивания в руках и
мышцах рта. Анализ обнаружил у больной целый ряд комплексов, связанных с
цветами. М связано с матерью больной, у которой пациентка в раннем детстве
видела менструации, очень испугалась — имя матери начинается с М., анализ
буквы О показал, что эту окраску можно считать поздно проявившейся и
связанной с сексуальными представлениями о гениталиях и мастурбационным
комплексом, желтый цвет, цвет проститутки. Р по словам больной телесного
цвета, ассоциации приводят ее к воспоминанию из детства, когда она увидела
гениталии у мальчика, экстблезиюнировавшего в школе.
Уже эти немногие данные, которые мне
удалось найти при анализе больной дают, мне думается, достаточно оснований
присоединиться к мнению Pfisterа только что
цитированному. Но еще ярче эти данные в другом случае, касающемся девушки 17
лет, у которой, как, впрочем, это замечается и в других случаях, окраска букв
появилась во время изучения грамоты. У нее а тоже черное, но с маленькой
коричневой полоской, и сложное из 3 цветов, причем больше всего красного,
немного коричневого и желтого. При известном звуке девушка видит букву иной
раз окрашенной, иной – окруженную точками или лучами. Буква n представляется
грязно-белой, и – белое, е – розовое, треугольник – желтый, квадрат – черный;
понедельник – цвета неприятного серого тусклого, тогда как суббота –
приятного шоколадного, воскресенье – розового.
Анализ буквы п (на которую начинается
фамилия и имя девушки) открывает через посредство грязного белья (пятна)
целый ряд сексуальных воспоминаний, связанных с отцом. В другой букве, на
которую на которую начинается ее уменьшительное имя и отчество отца, сложный
цвет заключает темный оттенок, связанный с отцом – нужно сказать, что отчество, как мне удалось потом доказать, имело
именно этот неприятный темный цвет, тогда как другой цвет всецело относился к
воспоминаниям о ее детстве (аутоэротизм). Этот неприятный цвет приводит ее к
воспоминанию сцены, когда она была свидетельницей coitus’a между родителями. Цвет уменьшительного имени больной приводит
ее к воспоминанию ужасной сцены в детстве, когда она впервые увидела, как она
полагала, добрую женщину со страшным, безумным видом. Этот образ
(двигающийся) очень часто снится больной; после такого сна больная впадает в
бессонницу, так как боится снова увидеть эту женщину. Ассоциации приводят ее
к цвету ее имени и затем к вытесненному воспоминанию тяжелой домашней сцены,
которую могла вспомнить мать больной. Дело шло о сцене очень интимного
характера, когда ребенку грозила опасность и мать вне себя глядела на
больную. Вопрос шел о прежней привязанности отца. Таким образом, можно
считать в высокой степени вероятным, что цвет звуков, так же как и вообще
синэстезии своей причиной имеют психические переживания, не находящиеся в
настоящее время в сознании и являющиеся как характерные значки, непонятные
для самого испытывающего эти ощущения субъекта, чаще всего совершенно
вытесненных комплексных переживаний.
В этом отношении странность и
прихотливость такой окраски не более странны и необыкновенны, чем это
наблюдается и в других симптомах, имеющих строго психическое обоснование —
они неожиданны и странны настолько, насколько неожиданна и странна
деятельность символического мышления и настолько же иной раз однообразны,
насколько однообразны те символы, которыми мы оперируем в нашей повседневной
жизни. Капризен и случаен не сам процесс, а те ассоциативные взаимоотношения,
которые устанавливаются в том или ином случае. Зеленая тоска и малиновый звон
только потому не кажутся нам странными, что здесь в основание окраски
кладется не вытесненное воспоминание, а определенный, хотя, быть может, и не
всегда логичный образ, сравнение. Если бы образ, факт, послуживший к
появлению такого ощущения был вытеснен и это произошло бы у человека с
определенным типом памяти — зрительной, слуховой или мышечной, то мы бы
имели, по всей вероятности, все элементы, из которых слагается синэстезия. Но
синэстезия, как и всякий симптом, сверхдетерминирован, т. е. на него
ложатся и его усиливают все те явления и аналогичные переживания, которые
имеют место после первичного взаимоотношения. Поэтому, в поисках первичного
ядра приходится, прежде всего, освобождать синэстезию, отметать от нее многие
и многие последовательно отложившиеся символические наслоения. Задача
нелегкая и объясняющая почему анализ синэстезий встречает такие затруднения
на пути исследования. На примере синэстезий мы имеем новую блестящую победу
концепции Freud’a психологии
симптомов, концепции, обогатившей психологическую науку и давшую возможность
глубже проникнуть в такие явления, которые относятся исследователями в разряд
странностей, капризов и до сих пор не были доступны научному пониманию.
Недаром Bleuler прежде всего и выше всего
ставит именно эту психологию симптомов Freud’a и отводит ей столько
места и в клинических разборах и в теоретических обоснованиях механизмов
болезни.»
Используя
синтез интроспекции и психоанализа, докладчик фактически предлагает на основе
конструктивной критики бессилия существующих органоцентрических концепций
объяснения феномена синестезий новую методологию их исследования. Что
интересно, в течение следующего века наблюдались лишь, на мой взгляд,
свободные ессе и просто размышления от собственной личности на тему
со-ощущений, причем со ссылкой на исследования
фундаментального А. Лурия. Как метко отметил Б.М. Галлеев, известный
российский исследователь синестезий: «…Известный советский академик-нейрофизиолог А. Лурия, исследуя на
самом деле уникальный, редкий клинический случай реальных соощущений у
пациента Шерешевского (на книгу Лурия о нем любят ссылаться и на Западе),
отмечал, что "синестезия" возникает порой при "церебральном
атеросклерозе", наблюдается она и при "интоксикации при поздней
беременности". И тут же, ничего дополнительно не объясняя, Лурия
вспоминает в одном ряду со всем этим и о "цветном слухе"
Скрябина!». Резонанс, вызываемый острометными научными статьями Б.М. Галеева
и его школы, вновь переводит осмысление феномена синестезий на новый
априорно-холистический эмпирико-культуральный парадигмальный уровень,
требующий собственных философских обоснований и методологических подходов.
Хочется надеяться, что «ручеек» Русской медицинской уникальной научной мысли
расширяется и углубляется в XXI веке.
В последние годы заметно повысился интерес к явлению
"синестезии". Подобный "синестетический" бум наблюдался
лишь в конце XIX века в Европе (Франция, Англия, Россия), а затем в 20-е годы
в Германии и в США. Сейчас, с обновлением средств обмена информации
исследователи синестезии, кроме обсуждения проблемы на обычных конференциях и
на страницах "бумажных" журналов, заводят свои специальные
WWW-site, проводят телеконференции. Но если сравнить то, что понимают под
этим термином в Web-site Американского общества синестезии
(http://nevis.stir.ac.uk/~ldg/ISA), Международного общества синестезии
(http://mitpress.mit.edu/e-journal/Leonardo/ home.html), французской группы
Synaesthesia-Metaform (http://www.metafort.com/), у других исследователях
(http://130.212.8.138/msp/Instructors/rey/synesth.html), то и сегодня можно
увидеть, что разные исследователи наделяют это слово различным содержанием.
Жаль, что доклад И.Д. Ермакова, опередившего эпоху, остался незамеченным для
них – они спорят о том, с чего начал выступление наш талантливейший
соотечественник 100 лет назад!
СПИСОК
ПЕРВОИСТОЧНИКОВ, АНАЛИЗИРОВАННЫХ И.Д ЕРМАКОВЫМ.
1.
Millet.
L′audition colorée. Paris.
1892.
2.
Mendoza.
L′audition colorée. 1890.
3. Nüssbaumer. Ueber
Farbenempfindungen. W. Med. Woch. 1873, №
1-3.
4. Grazzie Franceschini. Bollet.
della malat. dell′orecchio.1883.
5. Bleuler und Lehmann. Zwangsmässige
Lichtempf. durch Schall und ernandte Erscheinungen. 1881.
6. Lussane. Fiziologia dei colori.
Padova. 1873.
7. Aug. Marie. L′audition
morbide. Paris.
1908.
8. Manouvrier. Memoire visuelle,
visualization colorée. Revue de l′école d′anhrop. de Paris, mars. 1908.
9. Claparéde. Persistance de l′audition colorée. Compf. rend. Soc. de Biolog. 1903, p. 1257.
10. Lemaitre. Un cas d′ audition
colorée hallucinatoire suivi d′observations zur le
stabilité et l′hérédité des photismes.
Arch. de Psychol. 1904, p.164.
11. Lomer. Beobachtungen über
farbiges Hören (auditio colorata). Arch. de Psych. 1340, p.593.
12. Mattirolo. Observation d′une
forme rare de pseudoesthésie. Journ. de Neurol. 15, p. 281, 1906.
13. Ayala. Riv. sperim. di. fren. e med.
leg. 1906.
14. Doubresse. L′audition
colorée. Rev. philos. № 3, p. 300. 1900.
15. Wehofer. Farbenhören.
Zeitsch. f. ang. Psychol. 1912. S. 1-54.
16. Hug Hellmuth. Ueber
Farbenhören. Imago. 1912, p. 228.
17. Pfister. Die Ursache der
Farbenbegleitung. Imago,
p. 265 1912.
18. Соколов.
Факты и теория цветного слуха. Вопросы философии 1897.
ССЫЛКИ
АВТОРА
19.
Galeyev B. The problem of synaеsthesia in the arts. – Languages of design, 1993, N1, p.201-203.
20. Galeyev B. Synaesthesia and
musical space. – Leonardo, 1993, N1, p.76-78.
21.
Galeyev B. Modern Laokoon: Esthetic problem
of Synaesthesia Conference. – Leonardo, 1994, N5, p.505-507.
22.
Vanechkina I. "Musical
graphica" as an ingtrument fer Musicoloqists and Educeitors Leonardo,
v.27, 1994, N 5, p.437-439.
23.
Galeyev B. Rewiev: Sound and Sense, by
A.P.Zheuravlev. – Languages of design, v.2, 1994, N 2, p.167-168.
24.
Voronin S. Review: Man-Art-Texnology: The
problem synaesthesia in art, by B.Galeyev; Light-music in the system of the
arts, by B.Galeyev. – Leonardo, 1994, N5, p.449-450.
25.
Vaneckina I. Review: Light-music
in the system of the arts. – Languages of design, 1993, N3, p.286.
26.
Luria A. (1968). The mind of a
mnemonist: A little book about a vast memory. – New York: Basic Book, 1976.
Ссылка для цитирования
УДК 159.9(092)
Реверчук И.В. Клиницист, опередивший эпоху (о докладе «Синестезии» И.Д. Ермакова на научном собрании врачей Психиатрической клиники 5.Х.1913)
[Электронный ресурс] // Медицинская психология в России:
электрон. науч. журн. 2010. N 1. URL: http:// medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).
Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка"
(введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] –
дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.
|
