Вернуться на главную страницу
О журнале
Научно-редакционный совет
Приглашение к публикациям
Предыдущие
выпуски
журнала
2011 в„– 6(11)
2011 в„– 5(10)
2011 в„– 4(9)
2011 в„– 3(8)
2011 в„– 2(7)
2011 в„– 1(6)
2010 в„– 4(5)
2010 в„– 3(4)
2010 в„– 2(3)
2010 в„– 1(2)
2009 в„– 1(1)

Родительско-детское общение
в детской участковой поликлинике:
феноменология и генетические эффекты

Тюлюпо С.В., Кустова А.Е. (Томск)

 

 

Тюлюпо Светлана Владимировна

–  педиатр, психолог, научный сотрудник отделения профилактической психиатрии учреждения Российской академии медицинских наук научно-исследовательского института психического здоровья (НИИПЗ) Сибирского отделения РАМН, старший преподаватель кафедры генетической и клинической психологии Факультета психологии Томского государственного университета.

E-mail: svetdy@mail.ru

Кустова Анастасия Евгеньевна

–  дипломница факультета психологии Томского государственного университета.

E-mail: svetdy@mail.ru

 

Аннотация. В статье представлены и подвергнуты качественному анализу паттерны поведения родителей в естественном поле общения и взаимодействия с ребёнком на территории участковой детской поликлиники. Выдвинуты гипотезы о взаимосвязи характеристик поведения родителей в этом контексте со степенью эффективности взаимодействия в триаде Врач-Ребёнок-Родители и тенденциями становления субъектности ребёнка, как полноправного и автономного участника медицинской практики.

Ключевые слова: родительско-детское взаимодействие; родительско-детское общение; медицинское вмешательство.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Общение родителей и ребёнка традиционно рассматривается как один из важнейших онтогенетических факторов. Новое звучание тема родительско-детского общения и взаимодействия обрела в связи с принципиальными преобразованиями базовой модели медицинской помощи и внедрением в практику педиатрической курации идеи добровольного информированного согласия [1; 14; 16]. Ввиду этого постулируется, что необходимый для благоприятного разрешения частной клинической ситуации оптимум взаимодействия в системе врач – родители – ребёнок достижим лишь на основании коллегиально принятого решения о реализации программы медицинских вмешательств и готовности всех участников взаимодействия к принятию своей доли ответственности в процессе её осуществления [1; 8; 12; 13; 14; 16]. В качестве базового условия достижения этого оптимума, рассматривается такое распределение информации и ответственности в триаде, которое позволяет каждому из участников лечебно-реабилитационного процесса действовать на рациональных основаниях; с достаточной долей вероятности прогнозировать результаты своих действий и, внося в поведение необходимые коррективы, достигать оптимальной цели.

Одним из наиболее значимых факторов, определяющих эффективность лечебного взаимодействия в триаде, является компетентность родителей, как полномочных представителей интересов ребёнка в поле педиатрической практики. Их эффективное и конструктивное поведение не только гарантирует реализацию конкретной программы вмешательства, но и обеспечивает условие развития способности ребёнка к компетентному осуществлению взаимодействия с медработниками на правах автономного субъекта медицинской практики [1; 13; 14; 16]. В таком случае, родитель, представляющий интересы ребёнка, должен выступать и посредником в его взаимодействии с врачом, и гарантом реализации соответствующего вмешательства, и фасилитатором субъектного потенциала ребёнка в этом контексте. Наша исходная цель — изучение форм родительского поведения, реализуемых в общении и взаимодействии с ребёнком в ситуациях получения им медицинской помощи. Задача второго уровня – осмысление выявленных феноменов в контексте прогноза тенденций онтогенетических (развитие личности ребёнка) и социодинамических (взаимодействие в социальной триаде Мать-Ребёнок-Врач) процессов.

Материал и методы исследования.

Представленные в статье данные получены посредством внешнего наблюдения и носят описательный характер. Во всех случаях перед наблюдателями ставилась задача точной, безоценочной фиксации паттернов взаимодействия родителей с ребёнком, сопряжённых с необходимым медицинским вмешательством. Качественный анализ данных, полученных подобным образом, является достаточно эффективным инструментом, позволяющим выдвинуть или уточнить гипотезы генетической природы, требующие в последующем количественной верификации [2; 11; 15]. Таким образом, задачу частотной оценки встречаемости конкретных вариантов взаимодействия среди родителей и детей, посещающих лечебно- профилактические учреждения, мы перед собой не ставили.

Место наблюдения всех представленных ниже случаев – одна из детских участковых поликлиник города Томска. Пункты наблюдения – помещения, в которых родители с детьми ожидают своей очереди на приём или процедуру. Нами получены отчёты 17-ти наблюдателей (каждым представлено от 1 до 5-ти случаев), в которых паттерны детско-родительского взаимодействия представлены с принципиально различной глубиной и детализацией. Для углублённого анализа использованы наиболее подробные и квалифицированные описания, позволяющие уловить во внешних аспектах поведения детей и родителей их внутренние, собственно психологические основания [2; 11]. Во всех случаях нами учитывались признаки субъективной вовлечённости референта (наблюдателя) в процесс наблюдения поведения детско-родительской диады; прямые и косвенные маркеры эмоциональной оценки им происходящего между матерью и ребёнком, а также приоритеты; расставляемые нашими референтами в восприятии и репрезентации наблюдаемых феноменов. Это позволило нам выдвинуть предположение о закономерности некоторых социодинамических эффектов материнско-детского взаимодействия, проецирующихся в интерактивное пространство триады «Мать-Врач-Ребёнок».

Основание для теоретических обобщений обеспечила культурно-историческая концепция развития Л. С. Выготского, с позиций которой взрослый (в частности – родитель) рассматривается как проводник ребёнка в культуру, а процесс развития личности – как процесс интериоризации содержаний, первично существующих в межперсональном пространстве.

Результаты и их обсуждение.

Анализ отчётов, представленных нашими респондентами, показал, что с наибольшей частотой в поле их внимания попадали выраженные признаки напряжённого, конфликтного взаимодействия родителей и ребёнка в преддверии врачебного приема или медицинского вмешательства. Из 19-ти относительно развёрнутых описаний только один протокол отражает паттерн взаимодействия матери и ребёнка, который может быть рассмотрен как способствующий снижению его (ребёнка) дистресса, связанного с необходимой медицинской манипуляцией (в настоящей статье он кодируется литерой «Б»). Остальные отчёты детально отражают выраженные признаки нервозности родителей, возникающие перед приемом, в процессе приема, в кабинете врача, либо перед процедурами; иррациональность родительских (чаще материнских) сообщений, адресованных ребёнку и дефицит или крайнюю неэффективность поддержки, оказываемой ему в ситуации медицинского вмешательства.

Ниже мы представляем паттерны, подвергнутые нами качественному анализу с целью выявления онтогенетических и социодинамических тенденций, задаваемых поведением родителей. Кодировка приведённых ниже сентенций протоколов наблюдений (буквы и цифры в скобках) позволяет нам адресовать внимание читателя к аргументам, определившим направление интерпретации событий детско-материнских диад. Буквой обозначены случаи паттернов наблюдения родственной направленности (А), или относящиеся к одному случаю (Б и В). Цифрой – конкретный паттерн поведения, выражающий интенцию или эмоциональное состояние участников взаимодействия.

Приведём характерные примеры родительского поведения, с наибольшей частотой попадающие в поле восприятия наших респондентов. «Не плачь! Будешь плакать, тебе будут еще больше уколов ставить!» (А1); «Веди себя хорошо! Будешь плохим мальчиком, я тебя оставлю здесь, а сама домой уйду! (уколов попрошу поставить, к врачу поведу …)» (А2); «Ну не плачь! Ох уж эти врачи, плохие тети им бы только уколы ставить!» (А3); «Что же ты плачешь! Посмотри, никто не плачет, только ты один тут разнюнился!» (А4); «Не реви, а то пойдешь на процедуры с чужой тетей, а не со мной!» (А5). Часто мамы обманывали детей перед входом в процедурный кабинет. Например (перед забором крови): «Не бойся, там тебе дадут конфетку» (А6). Нередко тревога, переживаемая матерью, находила непосредственное выражение в её сообщении: «Не твое дело! Я сама не знаю. Мне самой страшно (А7)» (ответ матери на вопрос ребёнка о том, что с ним будут делать в кабинете). Наблюдатели указывают также на высокую встречаемость в поведении родителей свёрнутых паттернов насилия, к которым они прибегают, пытаясь добиться от ребёнка желаемого поведения. Здесь: резкие толчки, одёргивания, грубая остановка на месте. Эти паттерны часто имели вербальную аранжировку: «Куда, поперся? Иди сюда!», «Стой, я тебе сказала!», «Иди сюда! Я не хочу тебя ловить по всему залу (А8)». Такие поведенческие проявления отмечены наблюдателями и при раздевании в гардеробе, и перед входом в кабинет врача, и при одевании ребёнка на выходе из поликлиники. Наблюдатели отмечают, что родители почти не объясняют ребенку, зачем ему нужно лечиться (принимать лекарства, проходить процедуры, идти на повторный осмотр к врачу); часто отвечают ребёнку на его вопрос об этом: «Так надо!», «…так сказала тетя врач…»; либо же – «…чтобы ты был здоровеньким…», или: «Это не твое дело!», «Это нам решать!» (А9). Объяснительные версии, предлагаемые ребёнку, бывают исключительно далеки от реальности: «…таблетки – это такие волшебные конфеты, которые выпьешь и будешь здоров.» (А10). Не вполне адекватными представляются и сообщения, касающиеся природы болезни ребёнка: «Сам виноват, что заболел: не слушался (плохо себя вёл).» (А11).

Проблемной зоной родительского поведения представляются также формы «эмоциональной поддержки», предоставляемой ребёнку. Так: «…около процедурного кабинета один мальчик сказал маме, что ему страшно, на что она ему ответила: «Нечего здесь бояться. Разве ты не мужик? Мужчины не должны бояться (А12)». Пытаясь унять плачущего ребёнка, матери, зачастую, обесценивают его переживание, сравнивая его поведение с поведением других детей: «Вон смотри, какая девочка хорошая, она не плачет. А ты – мальчик, и плачешь как рева корова (А13)». Данные наблюдений позволяют отметить, что о происходящем в поликлинике вообще родители также разговаривают с детьми достаточно редко. Даже если дети задают соответствующие вопросы, мамы часто ссылаются на то, что они еще маленькие и многое поймут потом.

Подобные родительские способы общения мало эффективны для снижения напряжения в детско-родительской диаде. На это указывают отмечаемые нашими респондентами резкие интонации и напряжённые голоса родителей, громкий плач детей.

Интересно, что родители, эффективно взаимодействующие с детьми, в поле восприятия наблюдателей попадают значительно реже. Ниже мы приводим единственный развёрнуто представленный в описаниях наших респондентов случай «мирного» разрешения ситуации медицинского вмешательства1.

«Они (речь идёт о маме и мальчике, лет пяти (по определению наблюдателя), которые ожидают очереди на приём хирурга) сидят как-то рядышком… (Б1) Тихо так сидят. Книжку читают, разговаривают о чём-то негромко… (Б2) Он только к маме жмётся поближе. В конце концов, на коленки перебрался. (Б3) Читать перестали, разговаривают о чём-то. Мне показалось, о том, что в кабинете делается: туда смотрели, мальчик рукой показывал… Там, как раз, голосил кто-то. (Б4). Потом их очередь подошла, зашли. Довольно долго их не было. В кабинете ойкал кто-то, жалобно так. Мальчишка этот, наверное: там больше из детей никого не было. Потом выходят: у мальчишки рука перебинтована. Оказалось – ноготь удаляли. (Б5). Он не то прижал его, не то ещё что. Мальчишка… у него глаза зарёванные, красные… его (палец) маме показывает, что-то говорит, она его по плечу чуть-чуть гладит, отвечает. (Б6). А, у гардероба уже, пацан во весь голос гардеробщице рассказывает, как ему в кабинете «ноготь резали», как он терпел, как ему совсем страшно не было, и как совсем не плакал. (Б7). На маму взглянул, поправился: «Почти не плакал!!!». (Б8). И руку как жезл держит: показывает. Гордый такой. (Б9). Мама смеётся, говорит: «Ты молодец у меня! Такой терпеливый, почти как взрослый мужчина». (Б10). И из поликлиники вышли за руку (Б11)».

В представленном описании с достаточной очевидностью раскрывается интонационная мягкость, нюансированность взаимодействия матери и ребёнка в предвосхищении болезненной процедуры, его интимная «негромкость» (Б1-3). Публичными переживания мальчика становятся лишь по разрешении ситуации (Б7). В их ряду явно доминируют чувства положительной модальности. Здесь раскрывается и переживание мальчиком своей состоятельности, мужественности, взрослости в преодолении травматичной ситуации, и явное облегчение мамы, гордость, разделяемая ею с мальчиком (Б7-10). Позитивный тон взаимоотношений матери и ребёнка достаточно надёжен: диада сохраняет целостность, интимность дистанции и в предвосхищении ситуации, и по разрешении (Б1-3; Б6; Б10-11). При этом состоятельность мальчика в преодолении трудной ситуации делает возможным ненапряжённое, спонтанное раскрытие межличностного пространства матери и ребёнка для третьих лиц (Б7). Заметим так же, что мать достаточно гибко и эффективно использует разнообразные формы поддержки мальчика в трудной ситуации: отвлечение от потенциально-болезненных переживаний посредством вовлечения в конструктивную совместную деятельность (Б2); эмоциональную поддержку, выражающуюся в мягком, пластичном телесном контакте (Б3); рефлексивно-диалогическую поддержку переживания мальчика (Б4; Б6); позитивное подкрепление эффективного поведения в болезненной ситуации (Б10). Собственные переживания матери при этом практически не заметны взгляду наблюдателя. Уверенное, спокойно-неспешное поведение женщины защищает ребёнка от индукции и эскалации травматических переживаний. С другой стороны, мать поддерживает право мальчика на выражение страха и боли, устанавливая понятный и приемлемый для мальчика на данный момент возрастной предел их выражения, и отмечая его собственное приближение к желанному образу «взрослого мужчины» (Б8; Б10).

Соотнесение представленных нашими респондентами данных с собственным опытом одного из авторов, имеющего 8 лет практики в качестве участкового педиатра и опыт вхождения в амбулаторную педиатрическую практику в качестве матери2 позволяет в значительной мере дополнить банк данных, представленный нашими респондентами. Среди этих наблюдений неоднократно встречались ситуации, когда мать с ребёнком по окончании болезненной процедуры на какое-то время уединяются, затем, после того как ребёнок успокоился, гуляют по поликлинике. При этом мать обращает внимание малыша3 на потенциально интересные для него вещи: яркие элементы оформления поликлиники, игры, размещённые на её территории, поведение других детей и их игры; объясняет ребёнку, что происходит с другими детьми в кабинетах (в частности – в том кабинете, из которого сам ребёнок только что вышел). При этом тот выглядит успокоенным, умиротворённым, затем начинает более активно проявлять интерес к окружающему и, в конце концов, отрывается от матери. Как правило, почти сразу, по выходу из кабинета, подобная пара перестаёт восприниматься, как пережившая какие-то болезненные события.

С нашей точки зрения, значимость изучения вариативных форм общения и взаимодействия родителей и детей в поле амбулаторной педиатрической практики диктуется спецификой вклада этого феномена в генезис оснований конструктивного поведения ребёнка и в поле медицинской, и в поле других социальных практик, востребующих его субъектный потенциал. Так, в ситуации позитивного преодоления болезненного опыта, благодаря поддержке матери, ребёнку удаётся очевидным образом укрепить собственную самооценку, Я-концепцию. Мальчик из приведённого выше примера (Б) получает веские основания для восприятия себя самого, как заслуживающего уважения, состоятельного и мужественного человека. Это, в свою очередь обеспечит становление субъектности ребёнка, как полноправного и автономного участника педиатрической практики, способного к принятию и осуществлению во взаимодействии с врачом рациональных решений. С другой стороны: динамически устойчивая интимность и теплота взаимоотношений матери и ребёнка в преодолении обстоятельств, связанных с необходимостью болезненного медицинского вмешательства, создаёт надёжные предпосылки для совместного обоюдно безопасного и атравматичного разрешения вариативных проблемных ситуаций, с которыми они столкнутся в последующем.

Диалогическое прояснение матерью сложных для понимания ребёнка оснований медицинского вмешательства в его собственном случае и в наблюдаемых ситуациях создаёт надёжные когнитивные основания для последующего рационального поведения при получении медицинской помощи. Возможность освоения территории поликлиники, которую мать обеспечивает ребёнку после преодоления болезненной ситуации, позволяет минимизировать след травмы, нанесённой вмешательством. Вместе с этим может быть восстановлено ощущение потенциальной безопасности пространства, в которое ребёнок на протяжении своего развития будет входить ещё многократно; восприятие медицинских работников как благожелательных и лояльных партнёров по взаимодействию. Это способствует оптимизации отношений с медработниками, в которые мальчик когда-либо войдёт в будущем.

Приведённые наблюдения (А1–А14) трудно оценить как благоприятные как в онтогенетических, так и в социодинамических перспективах. Кроме того, развитие ситуации, задаваемое не слишком конструктивными установками матерей, имеет выраженные последствия не только в онтогенетическом, но и в ситуативном плане. С тем, чтобы обнаружить таковые обратимся к наиболее полному описанию паттерна подобного взаимодействия. «В течение … приблизительно 10-ти минут из процедурного кабинета доносится истошный детский крик, затихающий, вспыхивающий вновь… Плач перемежается с голосами взрослых женщин. Речь невнятна. Явно различаются две интонации: увещевающая, уговаривающая, и какая-то резкая, отрывистая, грубая… (В1). Это, кажется, бесконечно длится. (В2). Наконец, затишье. Возня… из кабинета появляется женщина средних лет, под мышкой вытаскивает всхлипывающего и подвывающего пацана годов четырёх… Обувает его… (В3). Обувает, так… Я думала, она ему ногу оторвёт! (В4). И пилит его… «Ну. Что ты воешь??? Как тебе не стыдно только… Такой здоровый… Вон девчонка, смотри. Маленькая, и то не плакала!!!. Всё отцу расскажу, какой ты трус и нюня… (В5). Не пойду с тобой больше никуда!!! Столько стыда натерпелась!!! Ужас просто!». (В6). Обувает его, резко встаёт, отходит, стоит отвернувшись… (В7). На мальчишку смотреть жалко… Ноги еле волочит, скрюченный весь … толи скулит, толи подвывает, глаза жалкие: «Мама! Не надо! Мама, не уходи. Мама, не рассказывай!!!» (В8). Та постоит, отвернувшись… ну, всё уже успокоилась, кажется. (В9). Нет: на него посмотрит и снова: «Стыдно как!!! Натерпелась!!! Сколько за тебя краснеть можно!!! Позорник!!!» (В10). То, да потому снова… Пацан опять в рёв… Я эту мамку бы убила просто! (В11). Они так и из поликлиники вышли. Еле дотерпела, пока этот кошмар кончится (В12).!!!»

Заметим, что болезненная процедура, зачастую, не единственное мероприятие в день посещения поликлиники. Она достаточно часто совмещается матерью с осмотром того или иного специалиста. Однако, подобным образом развивающаяся ситуация оставляет выраженный негативный эмоциональный след как в опыте участников диады (В6; В7; В8; В10), так и в восприятии третьих лиц (таковым в нашем случае со всей очевидностью оказался наш респондент (В4; В11; В12)). Любой из медработников, в чей кабинет входят мать и ребёнок, закономерно оказывается в подобной наблюдательной позиции. Вместе с этим он с необходимостью вовлекается в силовое интерактивное поле родительско-детской диады. Между тем, взаимодействие родителей, врача и ребёнка и без того имеет весьма напряжённый характер [1; 8; 14; 16]. К тому же, любой из путей бессознательной переработки врачом и медсестрой эмоций, индуцируемых матерью и ребёнком, препятствует установлению и развитию контакта, необходимого для оптимального разрешения диагностико-терапевтических и реабилитационных задач. В зависимости от содержаний опыта медработника, актуализируемых при возрастании напряжения в коммуникативной системе Родители – врач – ребёнок, его собственные переживания могут развиваться по одному из трёх сценариев: идентификация с ребёнком, как жертвой насилия и несправедливости взрослого; идентификация с матерью и рационализация её поведения; отчуждение или дистанцирование от ситуации вообще [3]. В свою очередь, закономерно возрастает напряжение взаимодействия уже в соответствующей из подсистем триады. Вместе с этим снижается его эффективность.

Деформация силового поля в социальной триаде родители – врач – ребёнок – не единственное социодинамическое следствие конфликтного родительско-детского общения и взаимодействия. Иррациональные родительские сообщения, адресованные ребёнку, неадекватность оказываемой ему матерью эмоциональной поддержки (А1-А3; А8), в сочетании с выраженной инвазивностью приобретаемого им болезненного опыта, приобретают силу регулятивно-онтогенетического фактора и способствуют формированию у ребёнка крайне неблагоприятных для сотрудничества с медработниками установок4 [13]. Объяснительные конструкты родительских сообщений, не проясняющие, а затемняющие для ребёнка природу болезни и суть медицинского вмешательства (А6-7; А10; А11) способствуют формированию в принципе неадекватных представлений о его ближайших и отдалённых последствиях [7; 9; 11]. Прогноз результатов собственного поведения при получении медицинской помощи на этом основании для ребёнка оказывается практически невозможным. Влияние паттернов родительско-детского взаимодействия на процессы становления субъективного телесного опыта ребёнка, как основания вхождения родительско-детской диады в педиатрическую практику, нами описано ранее [11].

Обесценивание актуальной способности ребёнка принимать активное и осмысленное участие в манипуляциях с его телом (А10; А8; А14) блокирует становление субъектного потенциала ребёнка как автономного и компетентного участника медицинской практики. Способы социализации эмоций ребёнка в трудных и болезненных для него обстоятельствах (А1; А4; А11; В5; В10) значительно сужают экспрессивно выразительный репертуар ребёнка. При этом, эмоциональное напряжение, переживаемое самой матерью вне состоятельной рефлексивно-диалогической поддержки ею взаимодействия с малышом, потенцируют переживаемое им эмоциональное напряжение, приводят в конечном итоге к эскалации тревоги и актуализации её объектно-локализованных эквивалентов [4; 7].

Линейно-авторитарный контроль поведения ребёнка приводит к отчуждению в детско-родительской диаде, снижению фрустрационного порога у каждого из её участников [5; 6].

Онтогенетические эффекты приведённых родительских стратегий потенцируются в ситуации конституциональной ослабленности малыша и необходимости реализации продолжительных и интенсивных программ вмешательств.

Таким образом, анализ данных наблюдения естественного общения и взаимодействия родителей и ребёнка в пространстве детской участковой поликлиники позволяет сделать следующие выводы.

Общение–взаимодействие родителей с ребёнком в пространстве детской поликлиники должно быть рассмотрено как феномен, несущий массивный социодинамический и онтогенетический потенциал. Он должен быть рассмотрен как ключевой фактор, определяющий эргономичность и эффективность ситуативного взаимодействия в социальной системе Родители – Ребёнок – Медработник и как фактор, направляющий и определяющий эффективность процессов становления субъектности ребёнка.

Ситуативно-социодинамическая эффективность родительско-детского общения сопряжена со способностью родителей к регуляции собственного эмоционального состояния; сенситивностью к эмоциональному дистрессу, переживаемому ребёнком, и способностью к эффективной рефлексивно диалогической и эмоциональной поддержке его поведения в ситуации необходимого и потенциально травматичного медицинского вмешательства.

Онтогенетическая эффективность родительско-детского общения определяется, также, способностью родителей к эффективной и рациональной социализации негативных эмоций ребёнка; адекватностью объяснительных концепций предлагаемых ребёнку в ситуациях, сопряженных с проблематикой здоровья и требующих медицинского вмешательства.

Наблюдение естественного общения-взаимодействия родителей и ребёнка в пространстве детской участковой поликлиники, с нашей точки зрения даёт необходимые и достаточные основания для оценки общей психологической компетентности родителей как субъектов педиатрической практики, представляющих интересы ребёнка. Однако это требует значительной работы по выявлению и систематизации форм родительско-детского взаимодействия, отражающих не только полярные, но и более сложные, нюансированные варианты поведения родителей, в которых раскрываются проблемные и ресурсные зоны их компетентности.

 

    Литература

  1. Абросимова М. Ю. Садыков М. М. Проблемы реализации принципа автономии пациента в амбулаторной педиатрической практике // Вопросы современной педиатрии. – 2007. – Т. 6. – № 4. – С. 7-11.
  2. Бусыгина Н. П. Научный статус методологии исследования случаев // Московский психотерапевтический журнал. – 2009. – № 3. – С. 52-76.
  3. Мать, дитя, клиницист: новое в клинической психотерапии / под ред. Г. Ф. Вицелло, Д. Н. Штерн. – М.: Росс. психоанал. Ассоциация. – 1994. – 295 с.
  4. Менделевич О. В. Роль семьи в развитии детской тревожности: психосоматический аспект // Семейная психология и семейная терапия. – 2006. – № 2. – С. 20-28.
  5. Петровский А. В. Трехфакторная модель значимого другого // Вопр. психологии. – 1991. – № 1. – С. 7-18.
  6. Петровский В. А., Полевая М. В. Отчуждение как феномен детско-родительских отношений // Вопросы психологии. – 2001. – № 1. – С. 19-26.
  7. Райзман Е. М. Психологические расстройства и субъективный телесный опыт (Методология. Клиника. Терапия). Диссертация на соискание учёной степени д. м.н. Томск: 2003.
  8. Солондаев В. К., Панина Ю. Ф. Анализ сюжетов взаимодействия врач – родители больного ребенка. [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. –2009. – N 1. URL: http:// medpsy.ru (дата обращения: 30.06.2011).
  9. Тхостов А. Ш. Психология телесности. М. : Смысл, 2002. – 287 с.
  10. Тюлюпо С. В. Субъективный телесный опыт: динамика в пространстве общения ребёнка и взрослого // Сибирский психологический журнал – 2005. – № 22. – С. 55-65.
  11. Улановский А. М. Качественные исследования: подходы, стратегии методы // Психологический журнал – 2009. – Т. 30. – № 2. – С. 18-28.
  12. Эртель Л. А. Отличительные особенности информированного согласия пациента в клинической педиатрии //Медицинская помощь. – 2006. – № 6. – С. 48-49.
  13. Эртель Л. А. Проблема информированного согласия в педиатрической практике // Педиатрия. – 2008 . – Т. 87. – № 2. – С. 124-126.
  14. Pearce. J. Consent to treatment during childhood. The assessment of competence and avoidance of conflict.// British Journal of Psychiatry. – 1994 – 163 – P. 713-716.
  15. Sells S. P. Integrating Qualitative and Quantitative Research Methods: A Research Model / S. P. Sells, T. E. Smith, D. H. Sprenkle // Fam Proc. – 1995. – N 34. – P. 199-218.
  16. Shaw M. Competence and consent to treatment in children and adolescents // Advances in Psychiatric Treatment. – 2001. – vol. 7. – P. 150-159.

 

_______________________

1 Здесь и в следующем случае мы намеренно сохраняем авторский стиль респондентов, представивших описания. Паттерны разговорной речи, ими применяемой, позволяют точнее отследить эмоциональный отклик, порождаемый наблюдением той или иной ситуации детско-родительского общения у внешнего наблюдателя. С нашей точки зрения, учёт подобного рода «искажений», вносимых наблюдателями в представленные данные, позволяет выдвинуть гипотезу о социодинамических тенденциях, задаваемых событиями родительско-детской диады уже в триадном взаимодействии с медицинским работником. В процессе осуществления вмешательства, таковой является внешней фигурой по отношению к родительско-детской диаде, лишь временно вторгающейся между матерью и ребёнком. Однако, в силу своей человеческой природы, он не может быть абсолютно безразличен к силовым полям, возникающим в этом коммуникативном поле. С.Т.

2 Заинтересованность автора в освоении эффективных подходов для разрешения подобных ситуаций делает её более сенситивной к конструктивным способам взаимоотношения родителей и детей. Таковые создают гештальт восприятия, интересный как некоторая модель для формирования собственных компетенций, значимых для разрешения аналогичных задач уже собственного родительства. С.Т.

3 Мне удавалось отслеживать подобный вариант поведения матери и ребёнка в возрастном диапазоне от 6-ти месяцев до 6-ти–7-ми лет. Динамика взаимодействия здесь имеет много общих черт. Это, во-первых, движение от выраженной интимности межличностной дистанции к её возрастанию, постепенному смещению внимания ребёнка с общения с матерью на внешние по отношению к диаде объекты. Принципиальное различие, задаваемое возрастом ребёнка, составляют только способ, которым он реализует свои интенции – тянется с рук матери (грудничок), или бежит вприпрыжку (старший дошкольник) и объект, к которому пара направляется в конце концов. Он всецело определяется возрасто-специфическими или личностными предпочтениями ребёнка. Это может быть яркая картина на стене, игровая зона, аквариум, автомат с бахилами или любой другой объект, вызывающий ситуативный интерес ребёнка. С.Т.

4 Здесь мы делаем акцент только на специфических онтогенетических следствиях родительско-детского общения для становления частных образований субъектности ребёнка, обеспечивающих его эффективное вхождение в медицинскую практику. Общие онтогенетические эффекты описанных способов родительско-детского общения и взаимодействия, с нашей точки зрения, очевидны и не требуют обсуждения в пределах данной статьи. С.Т.

 

 

Ссылка для цитирования

Тюлюпо С.В., Кустова А.Е. Родительско-детское общение в детской участковой поликлинике: феноменология и генетические эффекты. [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2012. N 1. URL: http:// medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

В начало страницы В начало страницы