Вернуться на главную страницу
О журнале
Научно-редакционный совет
Приглашение к публикациям
Предыдущие
выпуски
журнала
2011 в„– 6(11)
2011 в„– 5(10)
2011 в„– 4(9)
2011 в„– 3(8)
2011 в„– 2(7)
2011 в„– 1(6)
2010 в„– 4(5)
2010 в„– 3(4)
2010 в„– 2(3)
2010 в„– 1(2)
2009 в„– 1(1)

Диалог в психокоррекционной работе с опиатно зависимыми пациентами при гештальт-подходе

Рогачева Т.В. (Екатеринбург)

 

 

Рогачева Татьяна Владимировна

–  член научно-редакционного совета журнала «Медицинская психология в России»;

–  доктор психологических наук, кандидат философских наук, профессор Уральской государственной медицинской академии, сертифицированный специалист в области Гештальт-психологии.

E-mail: TVRog@yandex.ru

 

Аннотация. Опиатная зависимость анализируется как экзистенциальная потребность смены мира. Раскрываются основные причины формирования опиатной зависимости, механизм перемены мира. С методологических позиций Гештальт-психологии описываются основные проблемы, стоящие перед психологом (психотерапевтом) при работе с опиатно зависимым человеком, указывается на необходимость формирования доверительных отношений с таким клиентом.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Отношение к психоактивным веществам формируется культурой. Существует огромное количество примеров, когда опиаты и человек мирно сосуществовали. Так, Т. Маккена, совершивший настоящую революцию во взглядах европейской цивилизации на наркотические вещества, пишет: «Опий был у врачей на вооружении по меньшей мере с 1600 года до н.э. Одно из египетских медицинских руководств того времени предписывало его как успокоительное для детей, точно, как это делали викторианские няньки, давая детям ароматический напиток Годфри с добавкой опия, чтобы успокоить их…

В период упадка минойской цивилизации, ее религия Архаичного культа Великой Матери первоначальный источник связи растительной природы с Богиней заместила, в конце концов, опийным опьянением. Ранние минойские тексты свидетельствуют о том, что мак широко культивировался на Крите, на Пилосе; … согласно этим текстам маковые головки использовались в виде идеограммы на платежных ярлыках. Указываемые урожаи мака настолько велики, что какое-то время полагали, будто числа эти относятся к зерну, а не к маку» [9, 245-246].

Наша культура, столкнувшись с другими культурами, сначала в штыки восприняла табак, чай и кофе, отдав предпочтение именно психоактивным веществам. Так, в Европе, в 1511 году вышли несколько указов, где населению было предписано доносить о лицах, пьющих кофе. За донос предполагалась премия. Наказанием за употребление кофе было публичное избиение тростью с последующим штрафом [8, 38]. Шоколад был излюбленным средством профессионалов-отравителей в средние века [9,  241]. А за употребление табака в некоторых областях Европы еще в ХVII веке приговаривали к смертной казни [9, 12].

Нельзя не согласиться с Т. Маккеной, подчеркивавшим, что «наша проблема – это не проблема психоактивных веществ, а проблема управления нашей технологией. Ожидает ли нас в будущем появление новых синтетических веществ в сто, а то и в тысячу раз более способных вызывать пристрастие, чем героин или «крокодил»? Ответом будет абсолютное «да», если мы не осознаем и не исследуем присущую человеку потребность в химической зависимости, а затем не отыщем и не одобрим какие-то пути выражения этой потребности… Это процесс встречи с самими собой как видом – необходимое предварительное условие создания более гуманного общественного порядка» [9, 322].

Итак, зачем человеку наркотик? Мы предположили, что основной психологический механизм аддиктивного поведения связан с противоречием между действиями среды, в первую очередь семьи, и индивидуально-личностными особенностями потенциально зависимого человека. Поэтому употребление наркотика – это последний шанс либо как-то примириться с требованиями, предъявляемыми средой, либо способ вырваться из враждебной среды.

Еще З. Фрейд анализировал так называемую «программу принципа наслаждения», сутью которой выступает потребность каждого стать и быть счастливым. «Этот принцип главенствует в деятельности душевного аппарата; … его целенаправленность не подлежит никакому сомнению, и в то же время, – указывает З. Фрейд, – его программа ставит человека во враждебные отношения со всем миром… Такая программа неосуществима, ей противодействует вся структура вселенной» [16, 152]. Другими словами, человек обречен на неудовольствие и страдание, поэтому «от опасностей мира можно защищаться лишь тем или иным способом ухода из него» [16,  154].

Наиболее интересными методами предотвращения страданий, как считает З. Фрейд, являются те, которыми «человек пытается воздействовать на собственный организм». Причем «самым грубым, но самым эффективным способом является химическое воздействие, т.е. интоксикация» [16, 154]. «Наркотики ценятся не только за то, что они увеличивают непосредственное наслаждение, но и за то, что они позволяют достичь столь вожделенной степени независимости от внешнего мира. Известно ведь, что при помощи избавителя от забот можно в любой момент уйти от гнета реальности и найти убежище в собственном мире, где царят лучшие условия» [16, 155].

Анализ результатов исследования наркотически зависимых пациентов дает возможность проследить, как формировалась аддиктивная модель поведения. При индивидуальных беседах с родителями, чаще с мамами, выяснилось, что зачастую это дети либо нежеланные, либо «случайные», то есть в перинатальном периоде уже имели место негативные переживания, связанные, по С. Грофу, с чувством одиночества, покинутости, необходимостью находиться один на один с огромным миром, таящим угрозу. Это состояние можно выразить приблизительно так: «Окружающий мир меня не любит и что-то против меня замышляет». Следовательно, уже сам момент рождения человека «включает» определенную жизненную стратегию, отношение к миру, другому человеку, к самому себе, связанную с обороной, защитой от мира. Данная стратегия имеет два вектора развития. Первый формирует агрессивность, вплоть до враждебности к миру, в том числе и к себе (так называемая аутоагрессия), второй – подчинение миру и зависимость от других людей, стремление к поиску активного начала, которое задавало бы правила и способы действия. Например, на консультативном приеме вторая модель воспитания проявляется в первых же словах матери, обращенных к докторам: «Мы пришли лечиться», «Мы колемся уже два года» и т.п. Вопрос, обращенный к матери: «А Вы от чего хотели бы полечиться?», «А Вы давно колетесь?», вызывает искреннее недоумение, часто агрессивно окрашенное, ведь мать пытается разорвать симбиотическую связь, демонстрируя конфлюенцию. Следовательно, уже в раннем детстве можно констатировать наличие травмирующего опыта, на основе которого складываются невротичные модели поведения как состояние дисбаланса с окружающей средой и с самим собой.

Как писал Ц.П. Короленко: «Аддиктивный подход зарождается в глубине психики, он характеризуется установлением эмоциональных отношений, эмоциональных связей не с другими людьми, а с неодушевленным предметом или активностью. Человек нуждается в эмоциональном тепле, интимности, получаемой от других и отдаваемой им. При формировании аддиктивного подхода происходит замена межличностных эмоциональных отношений проекцией эмоций на предметные суррогаты» [7, 9].

В качестве таких предметных суррогатов могут выступать табак, пища, алкоголь, наркотики и пр., которые можно использовать для смягчения болезненных душевных состояний. Эти объекты «занимают место переходных объектов детства, которые воплощают материнское окружение и в то же время … являются скорее соматическими, чем психологическими попытками справиться с отсутствием матери и поэтому обеспечивают временное облегчение» [18, 72].

Как избавиться от негативных переживаний и от несоответствующих индивидуальности требований среды? Появляется оптимальный с точки зрения человека в подобной ситуации вариант – поменять мир. «Выход за рамки угрожающей ситуации, преодоление своих опасений перед угрожающим объектом позволяет человеку выйти за рамки ограничений «Я», преодолеть свои природные границы» [11, 76].

Как можно выйти за собственные границы? Это очень просто сделать с помощью наркотических веществ, сначала препаратов каннабиса (марихуана, гашиш и пр.), затем опийных. Героин обладает преимуществом перед остальными наркотическими препаратами, т.к. придает полноту ощущениям. Так описывает действие героина человек, имеющий опыт его употребления: «Боли мои исчезли; сие действие было поглощено грандиозностью открывшегося передо мною – бездною божественного наслаждения. То была панацея, pharmacon ñepenthes (утешительное зелье) от всех человеческих невзгод, то был секрет счастья, о коем спорили философы множество веков, и секрет, добытый мною мгновенно;… опиум сообщает ясность и равновесие всем человеческим способностям, как явным, так и сокрытым, что же касается нравственных чувств и характера в целом, то здесь опиум проявляет себя как средство, дарующее ту особенную разновидность естественной теплоты, что, должно быть, всегда присутствовала в душе» [5, 56-58].

Исходя из вышесказанного, типичность личности человека, употребляющего наркотики, заключается в следующих проявлениях. Человек всегда будет иметь естественные притязания на любовь и равноправные доверительные отношения со значимым окружением. Если эта потребность в силу конкретных для данной личности обстоятельств не удовлетворяется, то тягостные переживания и переоценка других людей переключается на себя. Теперь личность начинает обвинять себя, что часто заканчивается отчаянием и разрушительными тенденциями относительно всех проявлений личности. Первоначально разрушение происходит через девалидизацию ценностей мира, разрушение идеалов.

Постепенно личность начинает разрушать себя, демонстрируя аутодеструктивную модель поведения. Употребление наркотиков провоцирует страх быть наказанным, стыд и чувство вины. Поэтому следующий шаг – «сдержанное» поведение как постоянное пребывание в заблокированном состоянии. Блокируются контакты – наркотически зависимый человек всегда сам по себе, что противоречит одному из мифов о частом злоупотреблении наркотиков «за компанию». Другие люди нужны в ситуации, когда не хватает денег на «дозу», нет места «свариться» или «поставиться». То есть избегаются любые, кроме связанных с добыванием наркотика, формы активности, блокируются внутреннее беспокойство и страхи. Как указывал Ц.П. Короленко, если «обычные межличностные отношения характеризуются динамикой, в процессе контактов происходит обмен мнениями, взаимное обогащение, усвоение опыта» [7, 12-13], то «аддиктивные отношения с предметами-суррогатами лишены этих динамических особенностей, имеет место фиксация на заранее предсказуемой эмоции, которая достигается стереотипным способом» [7, 13].

Беспокойство как тревога, по-видимому, представляет собой «сигнал, свидетельствующий о нарушении и активирующий адаптивные механизмы. Таким образом, тревога может играть охранительную и мотивационную роль…. С возникновением тревоги связывают усиление поведенческой активности, изменение характера поведения или включение механизмов интрапсихической адаптации» – указывает Ф.Б. Березин [1, 13].

Поэтому на передний план вновь выходят иллюзии, но теперь уже связанные с чувством «я не такой, как все», которые легче всего блокировать наркотиком. Формируется порочный замкнутый круг, где личность, устав от внутренних конфликтов и проблем, находит выход – бегство в тот мир, где нет необходимости решать все эти вопросы.

Периодически возвращаясь в реальный мир, эти люди чаще всего демонстрируют «слабость Я», т.е. отсутствие какой-либо позиции по отношению к реальному миру и контроля за реальностью и собой в этом мире.

Для логики движения к цели характерна вариативность, если рассматривать путь, и неоднозначность, если рассматривать саму цель. С нашей точки зрения, современный путь к наркотику сходен с дорогой к Индии Колумба, который плыл к ней с запада. Намерение Колумба было в высшей степени рискованным. Ни устройство кораблей, ни приборы, ни подготовка матросов не позволяли достичь цели с полной определенностью. В результате Колумб не реализовал свою цель.

Но структура цели значительно сложнее, чем это видится в первом приближении. Необходимый результат, определившийся как цель, имеет двоякую природу, совмещая в себе несовмещаемое – имеющееся состояние и желаемое. Цель, как известно, подвержена трансформациям под влиянием структуры ценностных установок и, в конечном счете, не тождественна сама себе, что особенно бросается в глаза при сопоставлении разных ракурсов приближения к ней. Конечно, Колумб не достиг Индии, но он совершил то, о чем и не мечтал, открыв целый материк. Цель выполняет, прежде всего, нормативную функцию при организации поведения, в силу чего включает в ткань своей определенности принцип недостижимости. Да, человек добивается своего, получая требуемое тем или иным способом, пусть даже это иногда приобретает форму крушения надежд. Но столь же необходимо человек не достигает своей цели, потому что в конце пути имеет не совсем то, к чему он стремился, и сам он уже не тот, ибо за его плечами – пройденный путь.

Аналогия между действиями Колумба и действиями человека, стремящегося к смене мира, однако, гораздо более глубока, чем кажется на первый взгляд. Любой намек на то, что он открыл новый континент, отбрасывался Колумбом. «Подобно этому, деятель, испытавший фрустрацию, часто старается убедить себя и других в том, что он достиг успеха. В процессе убеждения зачастую используются методы самообмана, механизмы защиты личности и репрессивные средства. Мысль о полной реализации защищает от страха и кризиса» [6, 118].

Другими словами, человек, самостоятельно предпринявший определенные действия на свой страх и риск, может достичь как бесполезных результатов, так и обрести что-либо неожиданное. Жизнь с помощью риска становится приключением, иногда веселым, иногда – драматичным. Именно эта «авантюрность, исходящая из собственной воли, придает смысл человеческому существованию» [6, 119]. Однако сам смысл становится как бы вывернутым на изнаночную сторону.

Так аддикт оказывается в нейтральном пространстве, которое В. Тернер назвал лиминальным. «Свойства лиминальности или лиминальных personae («пороговых людей») непременно двойственны, поскольку и сама лиминальность и ее носители увертываются или выскальзывают из сети классификаций, которые обычно размещают «состояния» и положения в культурном пространстве. Лиминальные существа ни здесь, ни там, ни то, ни се; они – в промежутке между положениями, предписаниями и распределенными законом условностями и церемониалом» [14, 169].

Такую личность можно назвать обособленной. Обособление, в отличие от социализации как попыток приспособиться к правилам и нормам поведения, предъявляемым средой, есть глубоко внутренняя работа, основу которой составляет критическое отношение к этой среде. Умение стоять «особняком» прямо связано с индивидуальностью, которая может сохранить себя и за счет отрицания привычного и «правильного» с позиции среды. Быть индивидуальностью – значит уметь занять критическую позицию по отношению к тому, что является общепризнанным и большинством принимается бездумно. А первой предпосылкой критичности является способность противопоставить себя как субъекта обществу, как объекту познавательного отношения. Только благодаря противопоставлению себя обществу и его общепринятым стандартам, индивидуум может иметь независимую позицию, быть объективным исследователем и свободной личностью.

В.Я. Семке обращает внимание на то что «в качестве антипода аддиктивной личности выдвигается облик обывателя» [13, 236], который хорошо приспособлен к повседневности, удовлетворен устоявшимися нормами, действует в строгом соответствии с общественными традициями и обрядами, достаточно консервативен. «У аддиктивной личности формируется аллергия к заданному ритму жизни, непреодолимая тяга к авантюрному стилю поведения, непредсказуемым жизненным ситуациям» [13, 236].

Такая позиция дает возможность аддикту усомниться в том, что не подвергается сомнению со стороны большинства. Стереотипный вариант функционирования, то, что М. Хайдеггер назвал Mаn, исключает возможности творческого подхода к любому вопросу. Критическая, обособленная личность имеет возможность дать свой, выстраданный ответ на многие вопросы бытия. Живя «своим умом», человек получает возможность выстроить свой «мир» как духовное убежище, защищающее от социальных вторжений. Другими словами, наиболее эффективные и основательные возможности, как писал З. Фрейд, «открывает нам способ, видящий единственного врага в самой действительности, считающий ее источником всех страданий, в той действительности, с которой невозможно сосуществовать и с которой, для того, чтобы хоть в каком-то смысле быть счастливым, следует порвать всякие отношения» [16, 159].

Однако не стоит забывать об «обратной стороне» такой позиции. Человек ответственен за многое, что с ним происходит. Наркотически зависимый человек, став индивидуальностью в смысле обособления от социума, еще не стал таковым в смысле ответственности за происходящее. Поэтому можно констатировать, что опийно зависимый – человек не свободный, перекладывающий по крайней мере часть ответственности за все, что с ним произошло, на мир.

Мир постоянно провоцирует такую личность. Слово провокация (от лат.provocatio – вызов) означает подстрекательство (что в уголовном праве обозначает форму соучастия в совершении преступления), то есть форму распределения социальной ответственности за совершаемый поступок. Несомненно, что в период предельной динамичности и малой предсказуемости российской действительности, молодое поколение постоянно находится в ситуации отказа наследовать сложившуюся систему ценностей «отцов». Родительское поколение старается возложить всю ответственность за а-социальные модели поведения на молодого человека, мотивируя это собственным опытом. Молодежь не желает принимать ответственность, с одной стороны, демонстрируя инфантилизм, с другой – непринятие прежней, «отцовской» системы ценностей.

Как показывают социологические исследования, Мир «родителей» и Мир «детей» – это разные системы. В анализе структуры ценностей родительского поколения и молодого поколения, приведенного В.В. Гаврилюк и Н.А. Трикоз [2, 99-101], указывается, что, если в группе смысложизненных ценностей «родителей» лидирует установка на обеспечение достойного продолжения своего рода, то у «детей» – установка, что «свобода, это то, без чего жизнь теряет смысл». Причем родительская позиция в молодежной системе ценностей, равно как и «детская» у родителей – занимают срединное положение, находясь на 5 месте из 8 возможных. Так одна система вступает в противоречие с нарождающейся системой, требуя объединения усилий с обеих сторон. То есть провокационные действия со стороны старшего поколения вызывают цепную реакцию, заставляя молодого человека, поддавшегося на них, не замыкать на себе цепь вовлечений, а привлекать и другого, выступая теперь уже в роли инициатора.

Другими словами, на наших глазах формируется другое видение мира, то, что Э. Юнгер назвал вторым сознанием. «Если бы пришлось одним словом охарактеризовать тип, который формируется в наши дни, то можно было бы сказать, что одно из его наиболее заметных свойств составляет обладание «вторым сознанием». Это второе, более холодное сознание сказывается во все быстрее развивающейся способности рассматривать себя самого как объект. Ее нельзя спутать, скажем, с саморефлексией психологии старого стиля. Различие между психологией и вторым сознанием коренится в том, что психология избирает предметом своего наблюдения чувствительного человека, в то время как второе сознание направлено на человека, который находится вне зоны боли» [15, 515-516].

Молодой человек, проходящий через «тернии» родительской системы воспитания и навязываемую ему «социалистическую» систему ценностей, не может не конфликтовать с тем миром, который преподносится ему как единственно верный, кроме того, который постоянно провоцирует его. Стоит согласиться со многими экзистенциальными философами, утверждавшими, что на сегодняшний день человечество не выработало надежных механизмов, препятствующих преодолению тех ситуаций, за которыми – фаустовская пропасть. Поэтому современный молодой человек находится в промежуточном, лиминальном положении, из которого сам пытается найти выход. Ему предоставлена уникальная возможность – убежать от психотравмирующего опыта, от боли в пустоту, стерильность и безвременье «райского существования», получаемого с помощью опиатов. Так человек научается извлекать пользу из широко предлагаемых средой способов изменения мира и себя вместе с этим миром.

Можно предположить, что использование психоактивных веществ молодым поколением есть творческая, в смысле приспособительных процессов, адаптация к изменяющемуся миру. Новый мир может быть безумным, абсурдным, нерациональным, но для тех, кто разглядывает его с позиций старого мира. Для людей, стоящих на принципиально других позициях, старый мир « представляет собой некий социальный невроз или даже институциональное безумие… Планета превратилась во внешний по отношению к человеку недобрый и опасный мир, с которым следует бороться, не считаясь с его нуждами» [17, 225]. Получается, что традиционная проблема отцов и детей разворачивается на наших глазах в глобальный конфликт миров. Мы (отцы) не хотим, не можем услышать и понять их, а они (дети) не желают жить в созданном нами мире.

Если мы понимаем те глубокие процессы, которые происходят в психике опиатно зависимого человека, то становится очевидным все трудности взаимодействия психолога (психотерапевта) и аддикта. Как может «работать» Гештальт-технология при работе с опиатно зависимыми людьми?

Известно, что главной целью Гештальт-подхода выступает помощь человеку в обретении им нового, удовлетворяющего его равновесия с окружающим миром – уникального для данной личности и ситуации – уникальным, подходящим для него способом. Для осуществления данной цели психолог помогает клиенту ясно осознавать как свои ощущения, эмоции, чувства, потребности, так и сигналы, воспринимаемые от других; понимать, кто именно может удовлетворить потребности и каким образом это возможно осуществить. Поэтому в процессе психокоррекционной работы, основывающейся на Гештальт-подходе, так велика роль диалога между психологом и клиентом. В данном подходе психолог выступает для клиента частью внешнего мира, что может быть продуктивно использовано в работе в пациентами, демонстрирующими стратегии поведения, связанные с отказом взаимодействовать с реальным миром и попытками экзистенциально поменять мир. Такими пациентами являются и опиатно зависимые аддикты.

Первой проблемой в психокоррекционной работе с такими клиентами становятся доверительные отношения. В ходе сбора первичного психологического анамнеза, наблюдения за потенциальным клиентом от психолога требуется осторожность в диалоге, т.к. у любого человека, который обращается за помощью, всегда есть «две части»: одна желает изменений (именно благодаря е присутствию клиент и обращается за помощью), другая не желает этих изменений. В научной литературе доминирует точка зрения, согласно которой необходимо приложить все усилия, чтобы создать союз с первой частью. Наш опыт психокоррекционной работы с опиатно зависимыми показывает, что при заключении союза лишь с этой частью, мы рискуем принять сторону «долженствователя» и присоединиться к угнетению и без того репрессированных сторон личности клиента. Поэтому установление альянса с целостной личностью наркозависимого – самая продолжительная по времени работа психолога, которая продолжается до 3 месяцев при условии постоянных (хотя бы 1 раз в неделю) контактов.

Отношения, которые устанавливаются между психологом и клиентом, в Гештальт-подходе обладают серьезным коррекционным потенциалом. Так, С.Гингер, исследуя этимологию слова «терапия» указывает на следующие значения: «забота о религиозных отправлениях, культ богов; уважительное отношение к родителям, забота о них, служение им; заботливый уход за телом; лечение» [3, 4-5]. Для нас принципиально обнаружение в объеме понятия «терапия» таких трактовок, как служение, забота, уважение. Поэтому суть отношений между психологом и клиентом в Гештальт-подходе можно охарактеризовать как партнерство. Так, Дж.Бьюдженталь для обозначения «качества бытия в ситуации или отношениях» между людьми в психокоррекционном процессе использует понятие «присутствие», подчеркивая тем самым степень искренности и полноты, с которыми человек существует в конкретной ситуации. Первоначально наркотически зависимый человек скорее отсутствует, нежели присутствует на встрече с психологом.

Основные способы, с помощью которых возможно установление доверительных отношений и включение клиента в психокоррекционный процесс – это присоединение к клиенту при описании им своих переживаний в состоянии наркотического опьянения. Присоединение к клиенту осуществляется через выяснение причин, побудивших клиента обратиться за помощью именно в данный момент времени. При этом возможно проявление эмпатии как попыток увидеть ситуацию глазами пациента, избегание критики в его адрес. Здесь главная задача психолога – показать всеми доступными способами, что психолог воспринимает данного человека не как безнадежно больного, опустившегося наркомана, а как вполне нормальную, но имеющую проблему личность. Это способствует повышению самооценки клиента и возникновению у него ответственности через изменение отношений с позиции «врач (доминирующий) – больной (субдоминантный)» на позицию «психолог (партнер по диалогу) – клиент (партнер по диалогу)». Со стороны психолога установление доверительных отношений требует, чтобы и клиент и сам психолог находились на одном и том же уровне присутствия или по возможности максимально близких, что не означает сходства их высказываний по содержанию, но с необходимостью требует от психолога быть аутентично доступным и адекватно экспрессивным. Под доступностью понимается степень того, насколько человек допускает, чтобы происходящее в данной ситуации воздействовало на него, другими словами, насколько происходящее относится для психолога к событиям на его Границе-контакт. Экспрессивность же означает степень, в которой человек выражает себя вовне, позволяя другому действительно узнать себя в конкретной ситуации взаимодействия.

Поэтому в психокоррекционной сессии психолог может говорить обо всех своих эмоциях и чувствах, переживаемых им «теперь и как», в том числе и о негативных (злости, гневе, страхах и пр.). Именно раскрытие мира собственных переживаний перед клиентом, своеобразное «обучение» вербализации переживаний позволяет установить доверительные отношения.

Кроме того, уже на первых сессиях достаточно важно овладеть лексикой наркотически зависимых, а также четко представлять процессы, происходящие при приеме и отмене опиатов, иначе психолог просто не поймет, о чем идет речь на сессии. Например, «приход» и «кайф» – совершенно разные физиологические и психологические процессы, первый возможен только при внутривенном использовании опиатов и представляет яркое кратковременное переживание, сходное с оргазмическим, возникающее при поступлении наркотика в кровь, а кайф – это состояние расслабленности, вызываемое действием опиатов, принимаемых любым способом, причем только на первой стадии зависимости.

Переход ко второму способу (предложение рассказать клиенту о тех переживаниях, которые он испытывает при и после приема опиатов) при наличии опыта самораскрытия психолога перед клиентом, не вызывает у последнего отторжения. Клиент в ситуации «теперь и как» экспрессивно сосредотачивается на потоке переживаний и более обеспокоен выражением своего внутреннего мира, нежели имиджем, объяснениями (эбаутизмами) и пр. Его речь эмоционально насыщена, разнообразна по темпу и интонационному строю, в ней могут присутствовать ругательства и непристойности (с позиции Гештальт-подхода – это один из маркеров установления доверительных отношений). Поза обычно открытая, детально описываются физиологические ощущения, желания, восприятие себя как в измененном, так и в обычном состоянии сознания. Здесь важно помнить, чтобы клиент рассказывал о своем опыте в настоящем времени, как если бы это происходило в данный момент. Как показывает наш опыт, это способствует погружению клиента в описываемое состояние.

Установив доверие в диаде «психолог – клиент», можно начать искать «мишени» травматичного опыта. В Гештальт-подходе такими мишенями очень часто выступают фрустрированные потребности. Хроническая депривация потребностей в реальном мире приводит к творческому приспособлению, суть которого – перевод границы-контакта в интенсивную (внутреннюю) зону. Человек оптимально использует накопившееся за многие годы блокированное возбуждение и имеет наконец возможность пройти весь цикл контакта. Результатом выступает целостный, упакованный во всех модальностях Гештальт. Новая модель поведения закрепляется у наркотически зависимого также на уровне био-химических процессов в форме структурированных а-типичных реакций. Так организуется поле аддикта в соответствии с удовлетворением потребности, которая в реальной действительности постоянно фрустрируется. Поэтому здесь задачами психолога выступают:

1.  Помощь клиенту в осознании того, что наркотик – это способ удовлетворения потребностей.

2.  Осознавание клиентом того, что в реальном мире есть способы удовлетворения потребностей без употребления наркотиков.

3.  Поддержка при любых вариантах принятия на себя ответственности клиентом.

4.  Оказание помощи клиенту в раскрытии своего положения значимым людям.

5.  Необходимость поощрения клиента при возвращении в реальный мир без наркотиков.

6.  Совместные поиски новых смыслов.

Все эти моменты связаны с выздоровлением аддикта и возвращением его в реальный мир. Как пишет Р.Т. Поттер-Эфран, «выздоравливающий аддикт часто чувствует себя обнаженным и беспомощным – у него отобрали его защиту от реальности и оставили, чтобы иметь дело с миром без нее. Он также может быть внутренне раздавлен осознаванием того, во что он превратился» [12, 194-195]. На этой стадии психолог превращается в проводника, который «пойдет вместе со своим клиентом к тем частям его личности, которых он больше всего боится, и он не боится идти, потому что верит, что вместе они смогут пережить этот опыт» [4, 195].

Именно на этой стадии так важно уже иметь доверительные отношения с клиентом, потому что здесь осуществляется поиск новых смыслов существования и новых, адекватных способов удовлетворения базовых потребностей. Понятно, что выздоровление не означает, что человек просто пережил абстинентный синдром и не употребляет наркотики. Выздоровление подразумевает, что человек перестроил свои отношения с миром, пересмотрел тот стиль жизни, который поощрял интоксикацию, поэтому включает поведенческие, эмоциональные, когнитивные и духовные перемены. Клиент, который избавился от наркотической зависимости, ощущает внутреннее принятие себя и принимает этот факт и как ответственность за свой выбор. Желательно, чтобы на этой стадии психокоррекционной работы произошел переход от проработки «проблемы клиента» к осознаванию как «знанию изнутри» через идентифицирование клиента со всеми сторонами его опыта, принятие всех сторон его личности. Этот процесс возможен тогда, когда человек становится тем, кто он есть на самом деле, со всеми своими недостатками, позорными, негативными сторонами личности. Чаще данный процесс прямо связан с инсайтом, следствием которого является новый смысл, не требующий смены мира. Сущность нового смысла – в изменении способа проживания жизненного опыта, в изменении функционирования личности в системе «человек – мир».

Кроме того, при работе с аддиктами всегда нужно помнить о возможности срыва. Возврат к употреблению наркотиков как осознанный способ решения проблемы чаще связан с реальными трудностями, возникающими при выздоровлении (выявление жизнеугрожающего диагноза – ВИЧ-инфекции, гепатита С и пр., проблемы с близкими и семьей и пр.). Именно наличие доверительных отношений с клиентом, осознавание им новых смыслов своего существования в реальном мире позволяет минимизировать последствия срыва. Так клиент достигает «кусочка мудрости и способен взаимодействовать со средой в свежей и более глубокой манере» [10, 141].

 

    Литература

  1. Березин Ф.Б. Психическая и психофизиологическая адаптация человека. Л.: Наука, 1988. – 230 с.
  2. Гаврилюк В.В. Динамика ценностных ориентаций в период социальной трансформации / В.В. Гаврилюк, Н.А. Трикоз // Социологические исследования. 2002. – № 1. – С. 96-105.
  3. Гингер С. Что такое Гештальт? СПб., 1996. – 43 с.
  4. Гулина М.А. Терапевтическая и консультативная психология. СПб.: Речь, 2001. – 352 с.
  5. Квинси Т. Исповедь англичанина, употребляющего опиум // Опиум. М.: Рандеву – АМ, 1999. – С. 15-116.
  6. Козелецкий Ю. Психологическая теория решений. М.: Прогресс,1979. – 504 с.
  7. Короленко Ц.П. Аддиктивное поведение. Общая характеристика и закономерности развития // Обозрение психиатрии и медицинской психологии. 1991. – № 1. – С. 8-15.
  8. Легальные и нелегальные наркотики: В 2 ч. – СПб.: Иматон, 1996. – Ч. 1. – 69 с.
  9. Маккена Т. Пища богов. Поиск первоначального древа познания. М.: Из-во Трансперсонального института, 1995. – 379 с.
  10. Перлз Ф. Практикум по Гештальт-терапии. – СПб.: ХХI век, 1995. – 448 с.
  11. Петровский В.А. Психология неадаптивной активности. М.: ООО «Горбунок», 1992. – 224 с.
  12. Поттер-Эфран Р.Т. Стыд, вина и алкоголизм. М.: Ин-т гуманитарных исследований, 2002. – 416 с.
  13. Семке В.Я. Психогении современного общества. Томск: Томский государственный университет, 2003. – 408 с.
  14. Тернер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. – 277 с.
  15. Юнгер Э.  О  боли // Рабочий.  Господство  и  Гештальт.  –  М.:  Наука, 2000. – С. 471-527.
  16. Фрейд З. Неудовлетворенность культурой // По ту сторону наслаждения. СПб.: Алетейа, 1998. – С. 136-243.
  17. Франкл Дж. Неизведанное Я. М.: Прогресс,1998. – 246 с.
  18. The Thousandth Eros. NY, 1990. – 212 p.

 

 

Ссылка для цитирования

Рогачева Т.В. Диалог в психокоррекционной работе с опиатно зависимыми пациентами при гештальт-подходе. [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2012. N 1. URL: http:// medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

В начало страницы В начало страницы