Вернуться на главную страницу
О журнале
Научно-редакционный совет
Приглашение к публикациям
Предыдущие
выпуски
журнала
2012 в„– 1(12)
2011 в„– 6(11)
2011 в„– 5(10)
2011 в„– 4(9)
2011 в„– 3(8)
2011 в„– 2(7)
2011 в„– 1(6)
2010 в„– 4(5)
2010 в„– 3(4)
2010 в„– 2(3)
2010 в„– 1(2)
2009 в„– 1(1)

Аутсайдер арт и своеобразие визуальных документов «психиатрического опыта»

Гаврилов В.В. (Ярославль)

 

 

Гаврилов Владимир Вячеславович

–  ассистент кафедры психиатрии и медицинской психологии с курсом ИПДО Ярославской государственной медицинской академии, куратор коллекции ИНЫЕ, вице-президент SIPE (Международного общества психопатологии экспрессии и арт-терапии), вице-президент фонда «ИнАРТ» (Санкт-Петербург).

E-mail: inyeart@rambler.ru

 

Аннотация. В статье представлены результаты пятнадцатилетней практики общественной инициативы «Арт-проект ИНЫЕ», расширившей возможности современной социальной психиатрии и наши представления о творчестве, рожденном в недрах «безумия» (на примере коллекции ИНЫЕ). Обобщены междисциплинарные взгляды при формировании двух основных подходов: клинического и художественного при коллекционировании и экспонировании творчества авторов с «психиатрическим опытом». Предложена типология изучения визуальных работ, где диапазон взаимодействия творчества с «безумием» обозначен позициями: «вследствие», «несмотря/вопреки» и «вне» карьеры развития психиатрического опыта. Данные точки отсчета сопоставлены с общепринятыми разделами художественного примитива: «брутальным» (Ар брют) и наивным искусством, со стилистически неоднородным пластом «маргинального» творчества, что позволяет привести клинический и художественный подходы к единому знаменателю.

Ключевые слова: Арт-проект ИНЫЕ, коллекция ИНЫЕ, психопатологическая экспрессия, Ар брют, искусство аутсайдеров, «психиатрический опыт», А. Лобанов.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Мысленно представьте выставку художников с психиатрическим опытом: публику, неспешно разглядывающую развешенные работы и перешептывания знатоков: «они – же из сумасшедшего дома!»… Кто-то из зрителей надумал заглянуть в своеобразную кунсткамеру, где демонстрируется странный или, скорее, пугающий мир «безумных». Интерес, сродни вуайеризму, неистребим, поэтому для любопытствующих обывателей издавна организовывали «экскурсии» по «Домам» (в данном контексте имеются в виду – «жёлтые»).

Присмотримся к зрителям… Нетрудно выделить минимум две полярные подгруппы. Культурологов, коллекционеров, галеристов, музейщиков и искусствоведов обобщенно назовём «арт-эксперты». Они что-то внимательно высматривают в экспозиции, грамотно отмечают самобытность выставленных произведений и сдержанно сожалеют, что их уровень «не дотягивает до Ар брют». Озвучивание мифов и нелицеприятных высказываний в адрес психиатров пренепременно: «залечивают, не разбираются…». Эксперты нередко выказывают недовольство скудной информацией об авторах, хотя, по большому счёту, судьба демиургов их особо и не беспокоит, наипервейшее желание экспертов – заприметить перспективные для арт-рынка работы.

Врачи, арт-терапевты, социальные работники, представители так называемых помогающих профессий – «хэлперы», более непосредственны в поведении, высказываниях. Устаревшие термины: «безумие, помешательство, сумасшествие…» от них не услышишь, в противовес гуманитариям, которые безусловно злоупотребляют ими. Хэлперы с умилением могут застывать перед «картинами» с узнаваемым сюжетом. Стилистика этих работ подспудно напоминает им эталоны «здорового» мироощущения современных художников («Лишнего хаоса нам не надо!»). Графика, «окрашенная» надеждой и оптимизмом, вызывает реплики: «Даже и не поверишь, что творил больной!». Простодушно прорывается высшая похвала выстраданной красоте: «Эту картинку я бы и дома повесил…». Для хэлперов более значимым является осознание старательности и усердия автора…

С различных точек зрения: художественной, исторической, арт-терапевтической… произведения визуального творчества представляются «документом», в котором как эксперты, так и хэлперы высматривают «свой интерес». Первым важна цель, результативность; вторым (как и в арт-терапии) – процесс создания «документа»… К слову сказать, я уважительно отношусь к обоим взглядам, ибо временами приходится выступать в роли фигуранта той или иной подгруппы.

 

Античность породила миф о близости творчества и безумия, аргументируемый диалогами Платона («Федр», I в. до н.э.), где «неистовство», «бред» предстают «величайшим благом». Подобному обобщению способствовало неоднозначное толкование древнегреческих слов «mania» и «patos». Они могли представляться как – мания / пафос, страсть, восторженность (т.е. вдохновение муз, божественное вмешательство), но и как – мания / патос, бред, страдание, (т.е. прелести бесов). Постепенно формируются противоборствующие духовные тенденции: аполлоническая и дионисийская. Последняя – воплощение интуитивного, спонтанного, бессознательного, необузданного, ненормативного, прототип брутального в искусстве.

Благотворное воздействие самой непритворной «глупости» на достижение жизненных успехов известно давно и в каждую эпоху оно подтверждалось образами персонажей, играющих или «валяющих дурака»: клоун, шутник, ловкач-плут и простак («Иванушка-дурачок»). Других фигурантов, вопреки их воле слышащих «голоса», переживающих «вещие сны» и «видения», чаще почитали «богом наказанными». Ниспосланное наставление представлялось даром пророчества, прорицания. Этими качествами владели и колдуны, шаманы Сибири. Они входили в особые трансы (напрашиваются аналогии с сеансами спиритов, медиумов) и «контактировали» с параллельным миром духов. Ритуалы сопровождались переживанием творческого экстаза и были связаны с изменёнными альтернативными состояниями сознания (трансперсональными переживаниями), либо непосредственно с эпизодами психопатологии. Реже в возбуждённых «безумных» усматривали кару: удар судьбы, способность накликать / навести беду, порчу, сглаз. Маргиналы подставляли под сомнения общепринятые убеждения и предлагали собственную, иную интерпретацию реальности и шкалу ценностей. Так модель дерзкого отказа от собственного разума для «славы Божией» практиковалась в христианстве (блаженные, юродивые), руководствуясь рекомендациями апостола Павла: «Мы безумны Христа ради…». Поведение девиантов не укладывалось в общепринятые стандарты, оно могло быть непонятным или даже пугающим. Спонтанно возникающее «безумие», прежде всего, встречалась у представителей религиозно-мистической практики, а также философии, искусства… Дальнейшая регламентация религиозных канонов и научного академизма сузили пространство проявлений «безумия», лишь сектантство, паранауки ещё предоставляют ему приют.

Документы «безумия»: рисунки, поделки, татуировки… длительно рассматривались исключительно стенограммой психопатологии. Но постепенно УвЛЕЧЕНИЕ творчеством способствовало представлениям о самоисцеляющих свойствах искусства, формировало предпосылки арт-терапии. Например, легенда XVII века о создании чудотворной иконы «Образ Пречистые Богородицы Прибавление ума» повествует о возвращении рассудка «сошедшему с ума» благочестивому иконописцу, запечатлевшему её кратковременное видение.

Творчество, так или иначе, охватывает общий круг культурных и психических феноменов. Издавна художники пытались реалистическими средствами проиллюстрировать периоды обострения душевных мук, аллегорически представляя страдания в виде гнетущей атмосферы общения с демоническими тварями (И.  Босх, Ф.  Гойя, А.  Кубин). Аналогичные примеры по ряду признаков сходны с отдельными работами визионерского и фантастического искусства. Визионер Уильям Блэйк (1775-1827) – мечтатель, прорицатель транслировал в изобразительном творчестве интуицию призрачного мистического, а возможно и иллюзорно-галлюцинаторного «опыта». Мистик якобы способен воспринимать невидимое для обычного глаза, постигать «трансцендентную реальность» духовного. Художник Михаил Пауле, в 30-е годы лечившийся в психиатрической больнице г. Саратова, представил графическую серию, где симптоматика страдания сравнивается с воздействием преследующих его чудовищ, пресмыкающихся, птиц, насекомых, а настрой отчаяния подытожен соответствующими подписями: «Опасность», «Одиночество», «Тоска», «Печаль», «Тревога», «Страх», «Кошмар», «Ужас»…  В графических «документах» просматривается визуализация больным мерзких и отвратительных зоо-образов «враждебных сил зла» (Водонос Е.И., 2003, С. 23.) Вероятно, их воспроизведение позволяет добиться ослабления ужасного влияния воображаемых химер: переключиться, а может и привыкнуть к ним. Потенциал арт-терапевтического «сопротивления» страданию возникает и при переживании жизненных трагедий, в ответ на которые формируются депрессивные нарушения.

 

Графика М. Пауле
(из книги «Искусство душевнобольных. Художественное творчество»
Под ред. В.Л. Вольфсона. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2003.)

 

Мексиканская художница Фрида Кало (1907-1954) через живопись переосмысляет тяжелейший травматический опыт. В 18 лет она стала жертвой ДТП, получила 18 переломов и многочисленные травмы внутренних органов. Девушка оказалась длительно прикованной к постели, а перенесённые операции и необходимость носить тяжёлые ортопедические корсеты нередко отбрасывали её назад на пути к выздоровлению. Дабы отвлечься от мучительно преследовавшей боли, она начала рисовать с помощью специального мольберта, размещённого над кроватью. Шокирующе-натуралистический характер изображённых физических и моральных страданий, перенесённых на холст, предстал новаторством в живописи, позволил получить искреннее признание публики, что, несомненно, придавало художнице новые силы…

Романтизируя исцеляющие особенности любого творческого процесса, возможно рассматривать искусство и как самодостаточное лечебное средство. Люди рисовали всегда, и каким-то мистическим образом это успокаивало, приносило облегчение. Случалось, что в процессе творчества «вырисовывался» выход из трудной житейской ситуации. Даже в случаях, когда автор заинтересован в конечном результате своей продукции, креативный процесс попутно вновь становился исцеляющей процедурой. Повторимся, арт-терапевтов (хэлперов) больше интересует именно процесс, при котором в результате специально организованных занятий можно значительнее активнее использовать те или иные адресные лечебные механизмы. Экспонирование работ уже способствует выстраиванию диалогу автора с окружающим миром, возможностям интеграции творчества в художественное пространство.

Подмечено и влияние различных факторов цивилизации, изменяющих образы «безумия». Психиатр Ф. Пинель (1838) писал: «Идеи, доминирующие в каждом столетии, оказывают могучее влияние… на характер помешательства». Ф.Е. Рыбаков (1914) в отношении душевных болезней отмечал: если «мания колдовства» была присуща для XVI века, «бесноватость» – для XVII века, то «бред изобретения и преследования» характерны для ХХ столетия. С конца ХХ века в России динамизм современной жизни предложил своеобразные эпидемии поклонников «паранормальных явлений»: на смену медиумам, спиритам, колдунам пришли т.н. контактеры, психоэнергетики, экстрасенсы вновь с архаическим содержанием переживаний, но в новом технологическом статусе. Переживания душевнобольных и надежды уфологов и сегодня обогащают друг друга.

Наша современница, называющая себя «Катюша», в свои сорок с небольшим лет почти на 2 десятилетия оказалась подчинённой воле «Отца – Вселенского Высшего Разума». «Отец» якобы избрал свою «дочь» в роли заступницы страны перед реальностью экспансии прогресса инопланетного мира. Пересказы диалогов с «голосами Отца» трансформировались в причудливо-экспрессивную графику, переполненную текстами зашифрованных посланий, с искренней целью помочь «землянам-биороботам». Для большей убедительности Катюша активно популяризировала свои криптограммы, рассылая их в различные государственные учреждения. Шесть лет (!) «дочь» не выходила из дома, ожидая «летающих тарелок» для отлёта в обещанный «космический коммунизм». Лишь при практическом материальном обнищании женщина милостиво приняла инвалидность. И ныне: на здоровье не жалуется, от лечения отказывается, считая, что и врачи, через «игру», срежессированную «Высшим Разумом», «подсоединены к ней». Катюша больше надеется на содействие из мира воображаемого: психотического (считаем мы) или космического (уверена она). Многолетние душевно-драматические переживания при её ежедневном мифотворчестве экологично ассимилируются в её удивительных артефактах, повышают статус её значимости и – качество жизни.

 

 

Ещё недавно арт-терапии отводилась роль исключительно дополнительного, вспомогательного метода. Основное место принадлежало фармакотерапии, с помощью которой психиатры пытались вернуть «не от мира сего» душевноИНОГО на «нашу» землю, в «нашу» реальность, помочь «смоделировать» поведение – «как у всех». Подобная тактика суживала проблематику реабилитации пациентов до уровня реадаптации, но к Катюше не целесообразно выстраивать упрощённые подходы. Адекватнее санкционировать политику «двойного гражданства», что позволяет демиургам успешно самореализоваться как в «нашем», так и в своих альтернативных мифических мирах – в просторах «Высшего Разума».

П.И. Карпов

(рис. М. Врубеля, 1903-04гг.)

Затронем тему кураторов тайн «безумия». По предписаниям господствующих порядков «до-психиатрического» периода больные чаще находились в положении изолянтов, да и кто интересовался продукцией их нехитрого творчества? С конца XIX – начала ХХ веков европейские психиатры: А. Тардье (1872), М. Симон (1876), М. Режа (1907) из Франции, В. Моргенталлер (1921) из Швейцарии, Х. Принсхорн (1922) из Германии и многие другие, начав с изучения творчества пациентов в диагностических целях, оказались под обаянием образов психопатологической экспрессии. Исподволь стали складываться первые лечебные «коллекции странностей» душевнобольных (где скапливались экземплярами предвестников или предпосылок того, что впоследствии назовут Ар брют). Оказалось, изобразительные работы можно воспринимать не только репортажами «сумасшествия», сколь иной системой отображения всамделишного для авторов их внутреннего мира. Ханс Принсхорн / H. Prinzhorn (1922) практически первым стал рассматривать работы пациентов эстетически значимыми, отличающимися первозданной силой и опубликовал интереснейшую и богато иллюстрированную монографию «Bildnerei der Geisteskranken / Художества душевнобольных», ставшую библией для художников-модернистов. Кстати, термин «Bildnerei», вынесенный им в названии книги, является скорее разговорным, простонаречным производным от слова «рисунок». Поэтому можно предположить и авторский перевод монографии Х. Принсхорна – «Рисовальня душевнобольных». Российские психиатры, имеющие возможность в то время стажироваться у коллег в Европе (Лев Оршанский, Владимир Чиж, Николай Баженов…), знакомятся с подобными увлечениями и у себя дома продолжают изучать творчество душевнобольных и детей. Ровно сто лет назад была создана, по-видимому, самая большая, но пропавшая со временем коллекция творчества больных московского психиатра Павла Карпова. Он вместе с художником Василием Кандинским с 1924 года в ГАХН РСФСР (Государственной академии художественных наук, далее переименованной в РАХН) стал организовать целенаправленное изучение маргинальных явлений в «психофизическом направлении»: художественного примитива народов Севера, творчества детей, душевнобольных (и авторов с «неустойчивой психикой») и, далее, заключённых. Впоследствии П.И. Карпов издаёт монографию «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники» (1926), где публикует выводы, в этоже время подмеченные и его западными коллегами: «…душевные болезни обладают способностью вскрывать иногда внезапно родники творческого процесса…» (С. 9) и обогащать искусство «новыми ценностями» (С. 7). Кроме этого, он подтверждает тезис, что «душевнобольные творят по тем же законам, как и здоровые люди…» (С. 6). Некоторые отечественные психиатры: П.А. Преображенский, Г.И. Россолимо, Ф.Е. Рыбаков, коллекционируют работы душевнобольных, но большинство из них больше внимания уделяют изучению литературного творчества, несущего на себе отпечаток психопатологии, потому что у нас именно «литература играла традиционно большую роль» (Сироткина И.Е., 2009, С. 6) и её влияние на жизнь общества являлось несомненно более значимым. Поощряется жанр патографии (популярного и поныне), где на светлом фоне творческих достижений «anamnesis vita» (воспоминания о жизни) творца высматривают скорбные пятна «anamnesis morbi» (болезни). Кульминацией данного направления являются 1925-30-е годы, когда доктор Г. Сегалин выпускает 5 томов единственного в мире журнала патографии «Клинический архив гениальности и одаренности».

С начала ХХ века в Европе бурно развивается интерес как к психоанализу, так и художественному авангарду. В 1924 году первый «Манифест сюрреализма» в Париже принимает под защиту «искусство душевнобольных». А. Бретон, М. Эрнст, П. Клее не скрывают своего восхищения от примитива «дикарей», детей, спиритов-медиумов. Они изучают «безумие», этнический «примитив» неевропейских «дикарей», новинки – способные «освежить» креативное воображение художников того времени. В творческих порывах «безумия» ищется образец «идеальной свободы» и «здорового» самовыражения. В 1910 году возможно впервые по инициативе Василия Кандинского в Германии художественным объединением «Голубой всадник» публично выставляются четыре работы пациентов психиатрических клиник. Сюрреалисты, дадаисты, экспрессионисты в дальнейшем также организовывают совместные экспозиции, где изначально «парамедицинские» документы воспринимаются уже художественными экспонатами. Зеркально противоположный подход продемонстрирован в 1933-38 годах в фашистской Германии, когда при проведении передвижной выставки художников-модернистов одновременно с «извращениями» душевнобольных, экспозиция уничижающе анонсировалась «Дегенеративным искусством».

В послевоенные годы ХХ века неоднозначный союз творчества и патологии «породил» уникальные направления. Именно художники представили миру новые формы союза искусства и «безумия»: Андриан Хилл / A. Hill – «арт-терапию», а Жан Дюбюффе / J. Dubuffet – «Ар брют». У англичанина искусство представляется альтернативой страданию, в последующем и «сумасшествию», у француза – творчеством из недр спиритизма, отшельничества и душевного нездоровья. Тем самым было положено начало избавлению «art» от дискриминационного уточнения контекста «безумия»: schizophrenic-art, psychiatric-art, art of the insane, mad-art (шизофреническое, психиатрическое искусство или искусство сумасшедших). В 1959 году в Турине психиатрами создаётся общество СИПЭ / S.I.P.E. (Международное общество психопатологии экспрессии и арт-терапии / International Society for the Psychopathology of expression and Art-Therapy), члены которого способствуют изучению различных аспектов загадочных связей душевноИНЫХ авторов с глубинным бессознательным*.

Со временем накал страстей вокруг диапазона мнений о «гениальности и помешательстве» сужается до уровня сопоставления самобытного творчества с конкретными вариантами психопатологии или с экзистенциальными позициями творца. Художниками-гениями продолжают интересоваться патографы; исследователей Ар брют наоборот заинтригованы наивными авторами: неучами, необученными, простодушными и их удивительным творчеством. Гении у всех на виду, простаки чаще придерживаются уединённого, аутсайдерского образа жизни, отрешённого от мирской суеты. Сегодня в эпоху толерантного постмодерна искусство особо «гостеприимно» к «безумым» и даже обеспечивает некую «легитимность» существования их креативности. «Безумие» как вариант «божественной болезни» трансформируется в культурологическую метафору, с акцентом на романтику и «окаянство» демиургов, ищущих максимальную свободу от «контроля» сознания и социума. Явление т.н. «культурного безумия», с целью поддержки устойчивого обывательского клише «безумного гения», проглядывается под маской «параноидально-критического метода» Сальвадора Дали – способа спонтанного иррационального познания своего внутреннего мира. Проводить прямые параллели между творчеством и психикой художника неправомерно: автор может открыто имитировать, агравировать или симулировать изо – «странности». Да и современные художники, стремясь к ненормативному поведению и экцентризму, нередко высказывают недовольство, когда их духовно-душевный статус признают «нормой»… В последнее время при поиске нового художественного языка подражание «безумию» или «идиотии» нередко становится стратегией современного искусства (Журнал «Художественная жизнь», 1999, С. 2).

В уходящем веке «маргинальные искусства» (во множественном числе!) по Д. Майзелсу / J. Maizels (2001) рассматривались в периферийном положении «с краю» к общепризнанным художественным стандартам («норме») и подразделялись на архаическое, этническое, ярмарочное, наивное, любительское, знахарское, медиумическое, и творчество детей, заключенных, душевнобольных… Продолжаются попытки расширить этот список за счёт графики бомжей, животных, техники граффити… Малоприметные варианты культурной палитры длительно ютились в тени благородного сада академического искусства, сложившегося в прошлые столетия. Творчество маргиналов представлялось «второсортицей», дичкой, невспаханным полем с полевыми, а то и сорными травами. Соответственно, оно именовались с приставкой «не»: необразованное, невежественное, несерьезное, неумелое ненастоящее, некультурное, нестандартное, необычное, ненормальное… или оставалось безымянным (art with no name). Благодаря энергии художника и коллекционера Жана Дюбюффе (1949) от маргинальных искусств отпочковывается самобытное направление эстетически значимых форм психопатологической экспрессии и озвучивается l’art brut, то есть «дикое, сырое, незрелое, необработанное, неогранённое», не испытавшее культурного воздействия. Дюбюффе ревностно защищал как эксклюзивность собранного материала: не экспонировал произведения Ар брют совместно с работами современного искусства и, беря под защиту свой термин, не разрешал использовать его другим коллекционерам. Поэтому множились иные названия: искусство вне норм, – корней травы, сингулярное, инситное, сырое искусство… Аутсайдер арт (Outsider art) определение английского арт-критика Роже Кардинала / R. Cardinal (1972), первоначально возникло как англоязычный синоним Ар брют, но в дальнейшем предстало более широким и ёмким «котлом» многообразности маргинального творчества. Термин «искусство аутсайдеров» с указанием вектора – «по ту сторону» от художественных норм, а возможно и психического здоровья, устойчиво прижилось в нашей стране.

Хочется отметить, что для т.н. «хелперов» ближе и важнее – инсайдерская/инклюзивная тенденция со стремлением перевести творчество авторов с психиатрическим опытом из потусторонней/краевой позиции «вне/out» во «внутрь/in» культурного мейнстрима. Это поспособствует обретению «иному» творчеству равноправия в многоликом спектре направлений современного искусства. В возможностях креативного поиска авторы с психиатрическим опытом никак, да и ничем, не ограничены в сравнении со своими коллегами, лишёнными данного «опыта». Кроме этого, хэлперы искренне рады содействовать процессам интеграции и самих художников в социум, к чему те, привыкшие к своей автономной позиции из-за проблематики аутизма и стигматизации, особо и не стремятся (косвенно об этом можно судить по трудностям создания арт-терапевтических групп в психиатрических учреждениях). В последние годы в стране активно проводятся выставки «документов» психиатрического опыта. У организаторов проявлялась определённый соблазн, вероятно поддерживаемый популистскими тенденциями, субъективной трактовкой деонтологии и художественной неразборчивостью, прикреплять якобы дестигмационную этикетку «Аутсайдер арт» к любому, даже заурядному творчеству душевнобольных. Искусство аутсайдеров есть нечто «большее», чем просто артефакты психопатологической экспрессии. Хочется надеяться, что арт-менеджеры осознавая не только некую этиологическую родственность экспонируемого, постигнут и их существенные различия. Именно в ситуации «вычленения» или подборе спонтанного самобытного искусства аутсайдеров, так необходимы арт-эксперты! Если аналогии параолимпийских игр с экспозиционными проектами творческого самовыражения душевнобольных в социо-реабилитационных целях вполне адекватны, то с выставками искусства аутсайдеров – абсолютно не корректны.

Со второй половины ХХ века в Западной Европе особое внимание уделялось именно Аутсайдер арт, а в Восточной Европе приоритетом пользовалось наивное искусство. В СССР с её биологически ориентированной психиатрией и «модой» на стигматизацию диссидентов творчество с клеймом «безумия» представлялось визуальным документом болезни. Культурная политика не допускала претензий непрофессионалов на официальное признание. Рисунки из больниц были малодоступны: у больных изымали карандаши, ручки и бумагу, врачи боялись жалоб, новых «важных» сообщений подопечных в вышестоящие инстанции. Обнаруженные работы ожидала предопределённая судьба: мусорное ведро или оседание в архивах историй болезни. Нередко сами больные при обострении психопатологии уничтожали, сжигали свои рисунки. Только в 60-е годы «оттепель» завизировала официальное признание наивного искусства, а с 80-х годов наметился интерес к артефактам психопатологической экспрессии, что параллельно совпадает с реабилитацией психоанализа и признанием арт-терапии. Деонтология ещё  сдерживала интерес к судьбам иных – современников, боязнь стигматизации способствовали лишь анонимному представлению их творчества. Исследователи «брутальной» специфики в то время довольствовались лишь изучением художников, демонстративно описывающих свой «психиатрический опыт» (М. Коростелёв, В. Шибаев – АВАРРА). Крайне редкие выставки творчества пациентов представлялись аспектом патерналистского призрения и вызывали реакции снисхождения. Имидж «перестройки и гласности», приоткрывший ранее табуированный «запретный плод», а не особые арт-достоинства предложенного материала, способствовал определённой сенсационности и посещаемости выставок зрителями. И только в середине 90-х годов, одновременно с периодом формирования социальной модели психиатрии с её партнёрским отношением к душевнобольному и – укрепления позиций арт-терапии (формируется Российская Арт-терапевтическая ассоциация, выпускается журнал «Исцеляющее искусство» – оба проекта под руководством А.И. Копытина), Аутсайдер арт получает научное признание специалистов. Меняется практика экспонирования: от призрения до признания самобытного художественного опыта. Наиболее заметные собрания: коллекция «ИНЫЕ» и Московского Музея творчества аутсайдеров. Они способствуют трансформации отобранных «документов» психопатологии в экспонаты Аутсайдер арт и их институализации. Выходит в свет переизданная на русском языке монография Мишеля Тевоза «Ар Брют» (1995), в прошлом куратора легендарной коллекции Ар брют Ж. Дюбюффе, ныне представленной в Музее коллекции Ар Брют в Лозанне. Широкую известность в стране получают статьи, книги наиболее крупного отечественного исследователя и коллекционера искусства аутсайдеров – К.Г. Богемской (2001, 2005). Проведение международного фестиваля наивного искусства и творчества аутсайдеров «Фестнаив» (Москва 2004, 2007, 2010) ещё больше укрепляет статус и перспективы развития творчества художников – дилетантов.

* * * * * *

«Иной» – смысловой аналог слова «аутсайдер», не вписывающегося в привычные социальные «игры». Производные дефиниции ИНАкомыслие, ИНОвидение, ИНОбытиё малопонятны для обывателей. Вероятно и «безумие» может рассмотреть наиболее концентрированным проявлением «инаковости» душевноИНОГО, воспринимаемого ИНОстранцем, ИНОземцем… Рассмотрение феномена «инаковости» в современном и наивном искусстве в культурно – историческом контексте продуктивно с использованием и клинического «опыта». На кафедре психиатрии Ярославского медицинского института (ныне ЯГМА – Ярославская государственная медицинская академия) с 80-х годов (возможно в других клиниках и пораньше) собираются образцы творчества душевнобольных. С 1997 года начинается выставочная биография коллекции ИНЫЕ в музеях, галереях страны и зарубежья (к настоящему моменту проведено более 70-ти выставок), проводятся и междисциплинарные конференции. Общественная инициатива, как и одноимённая группа взявшихся за это единомышленников (кстати, приятно вспомнить, что среди них находился и наш глубокоуважаемый В.А. Урываев), получили название «Арт-проект ИНЫЕ». Помимо первостепенной цели – ознакомить современников с искусством аутсайдеров, не ограничиваться лишь арт-терапевтической продукцией, параллельно решались и задачи социальной психиатрии. Экспозиции ИНЫХ совместно с психопросветительскими и дестигмационными акциями способствовали формированию искреннего интереса к уникальному творчеству, что в последующем обязательно приводило современников к заинтересованности неординарной судьбой демиургов, способствовало преодолению мифа об «ограниченных способностях» авторов. Далее при психиатрической клинике открылся социально реабилитационный клуб «Изотерра» для амбулаторных больных. За 10 лет его работы 18 человек посетили клуб более 100 раз, а 7 «ветеранов» – более 200 раз, что говорит о их существенной «включенности» в программу психосоциальной поддержки. Проводимая в клубе групповая психосоциальная терапия с опорой на ресурсы творчества, в первую очередь, направлена на формирование навыков независимого проживания пациентов для восстановления их социального взаимодействия.

Из-за выраженного уровня психопатологии у больных отмечался небольшой уровень мотивации на «включённость» в групповое взаимодействие. Несмотря на эпизодически возникающие моменты «настороженности» и «подозрительности» за 10 лет работы в клубе отмечена групповая динамика, напоминающая традиционно выделяемые фазы при работе с больными с более лёгкими «пограничными» расстройствами. Сформировалась атмосфера «сплоченности» с традициями «групповой культуры», оптимальная для проведения психосоциальной терапии. Обсуждался позитивный жизненный опыт больных, вопросы поиска смысла жизни, возможность самореализации и оптимизации самооценки, что позволяло определиться с индивидуальной «ценностью» или «осмысленностью» жизненных поступков. Сопоставляя самоотчёты о субъективном «качестве жизни» с реальным уровнем социального функционирования, подмечено, что, прежде всего у пациентов, неравнодушных к творческим попыткам, формировались более чёткие представления о лечебной и жизненной перспективе и расширение социальных связей.

Партнёрский стиль взаимодействия в «Изотерре» позволил достичь такого уровня уверенного поведения и степени доверия, что члены клуба активно участвовали в  фотосессии, посвящённой Всемирному Дню Психического здоровья. Мы представили импровизационный фото-ремейк на тему «Палаты № 6» А.П. Чехова, подкреплённый гуманистической интонацией воображаемого диалога: «Врачам может нездоровиться? – Естественно! Больные могут поправиться? – Несомненно!». Заготовили и юмористический подстрочник: «В нашей больнице бывает, что тот, кто первый халат наденет, тот и – врач…». Кстати, тема юмора неоднократно использовалась нами и ранее, например, при экспозиции юмористических рисунков в программе «ИзоФрения», во время Арт-проекта «ИНЫЕ» в 1998 году.

 

 

Помимо психосоциальной реабилитационной программы, клуб «Изотерра» выступает и в роли своеобразной лаборатории по изучению запредельного инобытия и местом «культивирования» художественных способностей. В условиях студийной арт-терапии в клубе мы ещё раз убеждаемся, что в ряде случаев психиатрический опыт придаёт новое выражение творческому потенциалу. Вдохновение и эпизоды болезни описываются родственными определениями: одержимость, возбуждение, исступление, откровение… «Не гений близок к безумцу, а отдельные состояния творческого экстаза… близки к психопатологическим» (Хайкин Р.Б., 1992, С. 51). Психопатология истощает, способствует распаду, опустошает наработанные навыки и мастерство профессиональных художников, но может и активизировать заблокированную креативность авторов, ранее не помышлявших о художественной «карьере». Поэтому именно самоучки, с их спонтанной «самоизобретенной» техникой «…становятся творцами в тех областях, которые ни в какой мере не интересовали их раньше» (Карпов П.И., 1926, С. 17), представляют неожиданно оригинальные результаты. Они имеют шансы оставаться востребованными в пространстве Аутсайдер арт. Творчество участников клуба: Е. Чижевской, Г. Корзиной, Г. Филипьевой, А. Вавилова, А. Цымбала… пополняет коллекцию ИНЫЕ, подтверждено сертификатами участия в выставках, задокументировано каталогами, буклетами, афишами, поэтическими сборниками…

На сегодняшний день ярославское собрание ИНЫЕ представляет около 4000 произведений Аутсайдер арт (графика, фотографии, живопись, мелкая пластика) более 200 авторов. Дабы избежать этикетирования собрания как исключительно «психопатологического», мы приобретаем и работы мастеров наивного искусства, тоже дилетантов: П. Леонова, К. Медведевой, В. Романенкова… Сегодня ИНЫЕ являются крупной и единственной в стране публичной коллекцией Аутсайдер арт. Работы из собрания «иных» пополняют архивы художественных музеев страны, зарубежья, включаются в каталоги, в справочные издания. В целом, деятельность Арт-проекта ИНЫЕ стала важной вехой самоидентификации Аутсайдер арт в России.

ПБ «Афонино», 1997:
Вл. Шестаков – лечащий врач, Ал. Лобанов, Вл. Гаврилов.

Своеобразной «визитной карточкой» собрания ИНЫЕ и наиболее репрезентативным художником–аутсайдером России предстаёт Александр Лобанов (1924-2003), (см. также «Давно – хорошо…» и «Феномен А.П. Лобанова») ещё при жизни признанный легендарной фигурой. Волею судьбы он оказался отгороженным от социума дополнительными «стенами»: глухонемоты, психиатрического опыта, полувековой изоляции в стационаре, болью утраты родительской поддержки. Тем не менее, художник сумел возвыситься над семейной, гражданской и социальной трагедией. Проследить этапы творчества Лобанова задача нелегкая: диалоги невозможны из-за глухонемоты, работы не датировались, нередко на тыльной стороне листа с давно сделанным рисунком он рисовал свежий. Исследование наследия А. Лобанова при сопоставлении с его нелёгкой судьбой позволяют лишь приблизительно выделить следующие этапы его творчества, коррелирующие с хрестоматийной сменой мироощущения душевнобольных: роль «преследуемого» меняется на «преследователя». А далее, как казуистика, мы знакомимся с его новым статусом – «победителя»!

«Парадный автопортрет»

Рисовать регулярно Александр начал через лет 20 после помещения его в больницу. Первоначально, в т.н. «протестный» период (1960/70 гг.), им изображались сцены преимущественно несчастного случая на охоте, созвучные с его личной трагедией; период становления «Я-образа» (1970/80 гг.) находит своё мироощущение в образе вооружённого защитника. Наконец, «расцвет творчества» (1980/90 гг.), отмеченный многочисленными сериями «парадных» графических и фото-автопортретов, начинающих количественно доминировать над портретами руководителей страны советов, И. Сталина в частности. Отслежен и последний период творчества, где он возвращался к полюбившимся сюжетам, неоднократно повторяя их. На многочисленных рисунках и фотографиях этот смиренный по жизни человек обязательно вооружён, но не опасен. Помимо себя, автор щедро «одаривал» окружающий мир своим изобретением – двуствольной винтовкой. Он, как и другой романтик, Дон Кихот, явился лишь искренним защитником своих идеалов… В Европе о художнике выпущены два CD-фильма, богато иллюстрированная монография, творчество было представлено на его 5-й персональной выставке в Музее Коллекции Ар Брют в Лозанне (2007) и на 3-й Московской Биеннале современного искусства (2009). Удивительный успех для «аутсайдера», монологи которого трансформировались в обширные диалоги в необъятном пространстве современного искусства!

 

Мальчик стреляет во врача

 

Рисунки А. Лобанова 1960-1970 годов
(чтобы увеличить, щелкните по картинке)

 

 

Рисунки А. Лобанова 1970-1980 годов
(чтобы увеличить, щелкните по картинке)

 

 

 

Работы А. Лобанова 1980-1990 годов
(чтобы увеличить, щелкните по картинке)

 

 

Работы А. Лобанова 1990-2000 годов
(чтобы увеличить, щелкните по картинке)

 

* * * * * *

Попытки ранжировать хаос творчества душевнобольных сводятся к двум основным подходам: клиническому и искусствоведческому (последний нередко и с антипсихиатрическим оттенком). Первоначально психиатры прямолинейно оценивали работы психопатологической экспрессии по принципам «правильности» техники рисования, по традициям «нормы», заложенной со времен Возрождения. Диапазон оценок: от неумелости и бесталанности психического дефекта – к оригинальности, одарённости естественной и условной изобразительных форм, представлен типологиями М. Режа (1907), К. Ясперса (1913), да и в работах отечественных авторов: Э.А. Бабаян, Г.В. Морозов, В.М. Морковин, А.Б. Смулевич (1982-1984). Безусловно, архи-индивидуальное и не имеющее даже намёка на традиции, Аутсайдер арт сложно «укладывается» в установленные обозначения и смыслы. Творческий подчерк художника не только зависит от установок самого автора, но и «душевной драмы» (Баженов Н.Н. – цитировано по И.Е. Сироткиной, 2009, С. 167). Для сравнения клинических и художественных мнений вполне достаточно учитывать лишь специфику некой потенциальной «массы» или «фактора» психопатологии, обобщённо названную – «психиатрический опыт» (Дёрнер К., Плог У., 1997). Диапазон взаимодействия изучаемого творчества с «безумием» обозначен нами позициями: «вследствие», «несмотря / вопреки» и «вне» карьеры развития психиатрического опыта. Данные точки отсчёта сопоставлены с общепринятыми разделами художественного примитива: брутальное и наивное творчество, а также с определённым пластом «маргинального» творчества, уточнение границ которого продолжается и по сегодняшний день. Таким образом, врач и искусствовед (Гаврилов В.В., Реховских И.И., 2004, С. 233 – 238), попытались предложить свою методологию познания творчества «безумия», подводя клинические и художественные подходы к единому знаменателю.

Представим раздел, уже ставший арт-классикой: l’Art Brut. С 40-х годов ХХ века Жан Дюбюффе анонсировал Ар брют как спонтанные художественные произведения, «почерпнутые из собственных внутренних импульсов, в противоположность привычному подражанию», выполненные «людьми с развитым воображением, чуждым профессионального художественного образования и изолированными… от современного искусства или культурной классики». Ар брют вполне самодостаточно в статусе «дички». Ж. Дюбюффе специально не акцентировал внимание на фактах душевного заболевания их авторов, однако, исходя из нашей заочной «экспертизы», приходим к некоему «кощунственному» выводу: Ар брют сотворено «благодаря» или «из» «психиатрического опыта». Отрицать родственные связи Ар брют с «безумием», как минимум – лукавство. ДушевноИной автор не заинтересован в диалоге: тайны таинственных переживаний спрятаны от посторонних, в т.ч. и коллекционеров. Для окружающих иррациональное творчество воспринимается таинственным монологом, хотя «внутри себя» художник нередко вступает в диалог с болезнью. Невнятное бормотание, невыразительное проговаривание или вскрик, переговоры с «голосами» нередко сопровождаются прорисовкой переживаний. Автор подконтролен и верен лишь внутреннему миру обманов восприятия, сумасбродного воображения и болезненной алогики или паралогики, вспышки эмоций несомненно «подстёгивают», «подогревают» его креативность. Творя спонтанно и интуитивно, он больше иллюстрирует или материализует «эндогенное» мироощущение, а не реальность происходящего. Автор обладает иммунитетом к внешним воздействиям. В результате рождается спонтанная, экспромтом подготовленная «отсебятина», интимно связанная с «безумием». В творческом пароксизме, нередко неистовом, художник пытается упорядочить, осмыслить бессмыслицу внутренней приватной картины мира. Брюты без претензий работают в графике, используя то, что под рукой: карандаши, ручки, обрывки картона, клеёнок, обоев или бумаги (в т.ч. и туалетной). Они не умеют позиционировать себя, за них это делают поклонники: психиатры, художники-авнгардисты и коллекционеры.

 

 

Рисунки М. Калякина (1918-1983)
(см. также "Искусство аутсайдеров…")

 

 

 

Рисунки Ф. Смирнова (1905-1966)
(см. также "Искусство аутсайдеров…")

 

Представляется, что творцы Ар брют, как правило, отличаются выраженным когнитивным и эмоциональным дефицитом, либо острой психотической симптоматикой (синдромом Кандинского–Клерамбо, в частности).

 

Раздел маргинального искусства расположен в буферной зоне между «акультурным» Ар брют и наивным, тянущимся к Cultural Art. В нашей коллекции, вероятно, и в аналогичных собраниях Аутсайдер арт, это наиболее крупный раздел: как по количеству собранного материала, так и представленных авторов. Духовное мироощущение маргиналов находится в шаткой пограничной позиции «на грани» между здоровым и болезненным мироощущением. Артефакты отличаются эклектичностью стилистических особенностей, их произведения – своеобразное пара-психопатологическое творчество: «окрошка» общепризнанного, эксцентричного, ребусоподобного… Нередко встречаются арт-документы «недоучек», с оттенком любительства, непрофессионализма, графоманства, самодеятельности, (Володина Е.Б., 2010). Перебирая противоречивую атрибутику характеристик авторов (да и их творчества): культурный, цивилизованный, обученный, нормальный, востребованный… возможно использовать частицу «полу». Напомним, что для авторов «брютов»  скорее подходит приставка «не». В урбанистическом обществе «изоляция» художников мало реальна, более того, они тяготеют к современному искусству, осознают причастность к моде. Реализуя свои перфомансы «по жизни», вызывающие ассоциации со скоморошеством и юродством, что способствует признанию за маргинальными авторами желаемой репутации некого «городского сумасшедшего»… Экс-пациенты, естественно наоборот хотят позабыть о перенесённом «безумии», тем более, что растущая толерантность общества и возможности психофармакотерапии увеличивают шансы реадаптации. И маргинальные авторы нуждаются в поддержке, если у брютов в роли хэлперов выступают врачи, то у маргиналов – семья: матери, жёны… Украшая и себя и жилище, маргиналы занимаются тюнингом «серости» жизни, с претензией на «уникальность». Маргинальное творчество, прежде всего, соотносится с категорией «Neuve Invention» (Новый вымысел), также установленным Ж. Дюбюффе, объединившей произведения, по его мнению, не обладающими всеми атрибутами категории Ар брют. Маргинальное творчество корреспондирует и с другими  разнообразными явлениями, нередко перекликающимися и сопутствующими друг другу.

 

Андрей Вавилов (1962 г. р.)

 

 

Сергей Данилов (1957 г. р.)

 

Экстраординарное и «сверхъестественное» творчество ясновидящих, экстрасенсов сопоставимо с трансами спиритов, медиумов и креативными техниками в измененном состоянии сознания по типу автоматического творчества (Самохвалов В.П., 1998, Будза А., 2002). Они напоминают и рисунки, выполненные при синдроме «психического автоматизма», где при благоприятном характере «нашептывания» творцы осознают чувство посредника с «учителем». Их произведения, с авторской точки зрения, обретают и статус всамделишного официального «документа», удостоверяющего наличие того или иного «контакта». В Ярославском художественном музее с успехом проводились персональные выставки художников М. Нагибина и Катюши.

Творчество авторов с т.н. расстройствами личности, нередко злоупотребляющих психоактивными веществами (ПАВ), имеет свои особенности. У «просветлённых» либо «затемнённых» допингом авторов заигрывание с «безумием» в роли «немножко / временно сумасшедшего» вероятно, напоминает психологический механизм защиты по типу гиперкомпенсации. ПВА позволяют совершить временный «прорыв» из обыденного сознания к привораживающей психоделической реальности и даже обрести автору статус диссидентства в культуре. Нигилисты максимально заинтересованы в провокации общественного мнения, могут с пафосом резонировать на тему «безумия» в уверенности, что у них-то оно как раз и отсутствует.

Задумаемся о сопоставлении современного искусства и арт-терапии: преподносит ли последняя примеры Аутсайдер арт? Сегодня стремительно множится количество творческих работ, созданными людьми, находящимися в психосоциальном дистрессе. Это хорошо или плохо? Для больных это целительно, но для искусства – сомнительно. В клинике чаще приходится встречаться с подражательной изо-экспрессией, напоминающей работы инвалидов «с ограниченными возможностями», тяготеющих к жизнеутверждающей традиционной эстетике «как у здоровых». Их творчество является продуманным волевым актом мужества «вопреки» страданию, которое искренне поддерживает хэлперы. Как исключение – студийная арт-терапия, где арт-терапевт «не мешает», «не обучает» и «не вторгается» в таинства спонтанного творчества. Во всемирно известном стационаре «Дом художника» в «Гуггинге / Gugging» (Австрия), центрах творчества «Ла Тиная / La Tinaia» (Италия), «Кетуки Арт центре / Kettuki Art center» (Финляндия), «Гая-Музее / GAIA-Museum» (Дания), так и в нашем клубе «Изотерра» для его участников лишь создаются условия, способствующие творческой активности. И в результате могут возникнуть произведения, сопоставимые с уровнем Аутсайдер арт.

Обобщённо, маргинальное искусство представляется творчеством «несмотря на» психиатрический опыт, а «документы» арт-терапевтической экспрессии у авторов с психиатрическим, либо с невротическим опытом – «вопреки»… Работы клиентов, обратившихся к арт-терапии не по клиническим, а по социальным показаниям, в данном обобщении не рассматриваются. У художников-маргиналов имеется подострый психиатрический опыт, эмоционально-волевые нарушения, возможно алкогольная или наркозависимость. Нередки демонстративные расстройства, явления нонконформизма…

И творчество наивных художников с определенной условностью можно соотнести с искусством аутсайдеров, ибо термин «аутсайдеры» двже больше подходит нашим художникам, нежели определение «наивные» и «самодеятельные», размышляет К.Г. Богемская (2005, с. 36). Наиболее интересны работы авторов преклонного возраста с богатым житейским опытом и «букетом» приобретённых болезней. Многими исследователями часто подчеркивается нелегкая, а подчас и беспросветно тяжелая судьба мастеров наивного искусства. Их эмоции лабильны: простодушно-наивные старики в своём творчестве воспитательно, благодушно, а временами и озорно представляют идеализированный мир порядка, красоты и любви… Нередки мизансцены социальной справедливости от бани до… праздности рая. Наивы повествовательны в своём творчестве, хотят «сделать мир лучше», стремятся к диалогу и искренне удивляются, почему этого не происходит. Увлечение сродни утешению, рисование выполняет роль психологических защит: компенсации, сублимации и фантазирования, функции которых при угасании жизненных сил с повышением уровня тревожности, вероятно, усиливаются. Непременным атрибутом инволюции является снижение памяти и по закону Т. Рибо: хуже фиксируются события настоящего, зачастую «несправедливого и неуютного», ярче припоминается былое и утраченное, более того, оно воспринимается и более «хорошим»: тогда и «вода была мокрее, сахар сладше, девки моложе…». Реже в грёзах они улетают в сказочное будущее или созидают добрую сказку, под названием «достойная старость».

П. Леонов (1920-2011) и В. Гаврилов у художника дома
в дер. Меховицы Ивановской обл., 2004.

Наивные художники, как и брюты, удивительно распоряжаются даром посильного для них олицетворения собственных персонажей: по своему разумению то одушевляют неживые образы, придают те или иные эмоции представителям фауны и флоры, то превращают людей в неодушевлённые «серии», куклы. Но стремление лишить живительной силы «витализации» нарисованных субъектов, а то и наделить их энергетикой враждебности и отрицательных эмоций, прежде всего отмечается не у наивных мастеров, а у авторов Ар брют. Наивисты предпочитают технику живописи, созвучную с их усидчивостью и представлениями о «настоящих» художниках. В отличие от брютов они ориентированы не только на творческий процесс, но и на эстетически значимый результат. Припоминаю встречи в 2004 г. с известнейшим художником Павлом Леоновым и шок – изумление от полного хаоса в покосившемся домике в Ивановской губернии, сопоставимый с «дном» М. Горького (Гаврилов В.В., 2005). Ужасающая бытовая неустроенность компенсируется стараниями мастера на своих полотнах «по полочкам» реконструировать утопические заповедники праздника и веселья.

Через «прищур» клинициста у художников выявляется цереброорганическая и неврозоподобная симптоматика. Но так как значение превратностей психопатологии не столь значительно, мы рассматриваем наивное искусство «вне» психиатрического опыта.

 

 

Предложенные сопоставления не являются однозначно-прямолинейными, так и типология не претендует на законченность. Автор-аутсайдер может поменять манеру творчества, да и психиатрический опыт не является «нерастворимым осадком», его динамика также подчиняет креативность своим закономерностям. Ар брют скорее представлены раритетами прошлого, исчезающими со второй половины ХХ века под воздействием настойчивой культурно-информационной среды и широкого использования психофармакотерапии. Нередко при манифестации психоза мы сталкиваемся с а’ля брют-продукцией, а в продроме или в ремиссии обнаруживаем созвучие с маргинальным творчеством. ДушевноИной не так уж редко создаёт и произведения наивного творчества. В многочисленных собраниях художественного примитива и современного искусства графика и живопись различных периодов деятельности демиургов могут быть и по-разному истолкованы и поименованы, что также подтверждает условность представленных дефиниций. А посему, факт конкретного душевного заболевания, важный для клиницистов, не должен влиять на оценку творчества: ибо «безумие» не ручается за художественную привлекательность. Нами лишь акцентируется внимание на необходимость учёта особенностей психопатологии при изучении секретов творчества.

Изучение феномена «безумия» указывает на многоаспектность и деликатность проблематики, лежащей на стыке психопатологии, культурологии, искусствоведения, философии и других наук. Рассмотрение проблемы лишь с узкопрофессиональной, нередко субъективной «точки зрения» порождает эффект «перетягивания одеяла». В итоге выявляются определённо значимые, но все же ограниченные результаты – «лоскутки» клинических или искусствоведческих пристрастий. Постижение феномена Аутсайдер арт во всём фантастически ёмком многообразии его особенностей целесообразно развивать в рамках междисциплинарных подходов с привлечением и сопоставлением мнений различных специалистов: арт-экспертов и хэлперов. Однако, если рассчитывать на всеобъемлющий и взаимообогащающий диалог с тайнами Аутсайдер арт, нужно запастись терпением и пренепременно прислушаться и к «логике» вненаучных знаний иррационализма, абсурда, бессмыслицы, мудрой наивности и самих художников-аутсайдеров.

 

_______________________

* Кстати, наш юбиляр доктор Иштван Харди принимал участие в работе СИПЭ уже с 1963 г., с 1983 г. он организовывал первые выставочные акции у себя на родине, в 1993 г. создал Венгерское общество психопатологии экспрессии и ныне является одним из авторитетных вице-президентов СИПЭ. В прошлом году он в качестве редактора возобновил выпуск журнала СИПЭ «Confinia Psychopathologica» /«Пограничье психопатологии». 

 

 

Литература

Бабаян Э.Я., Морозов Г.В., Морковкин В.М., Смулевич А.Б. Изобразительный язык больных шизофренией. – Базель, Sandoz LTD, 1982-1984. – 3 т.

Богемская К.Г. Понять примитив. Самодеятельное, наивное и аутсайдерское искусство в ХХ веке.  –  СПб.: Алетейя, 2001. – 185 с.

Богемская К.Г. Прокрустово ложе русского аутсайдера // Искусство аутсайдеров: путеводитель / Под ред. Гаврилова В.В. – Ярославль, ИНЫЕ, 2005. – С. 34-39.

Будза А. Арт-терапия: Йога внутреннего художника. – М.: Изд. Астрель АСТ, 2002. – 288 с.

Водонос Е.И. Графика душевнобольных (взгляд со стороны) // Искусство душевнобольных. Художественное творчество / Под ред. Вольфсона В.Л. – Саратовский государственный медицинский университет, 2003. – С. 20-29.

Володина Е.Б. Психопатология и творческая экспрессия: вопрос первичности и обратной связи // Музейная политика в области маргинального искусства. М.: Изд. ГУК Музей наивного искусства, 2010. – С. 103-114.

Гаврилов В.В., Реховских И.И. Искусство аутсайдеров: некатегоричность категорий. // Феномен наивного искусства и творчества аутсайдеров в наши дни и его проблемы. – М.: Изд. ГУК Музей наивного искусства, 2004. – С.233-239.

Гаврилов В.В. Изумление – раз, изумление – два… // Павел Леонов. Живопись. – М.: ГУК Музей наивного искусства, 2005. – С.98-99.

Дёрнер К., Плог У. Заблуждаться свойственно человеку. Учебное пособие по психиатрии и психотерапии. – СПб.: СПб науч.-исслед. Психоневрол. Инст. им. В.М. Бехтерева, 1997. – 519 с.

«Идиотия» как стратегия современного искусства // Художественный журнал. М.: 1999. – № 26/27. – 64 с.

Карпов П.И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники, М – Ленинград: Главнаука, 1926. – 201 с.

Самохвалов В.П. Психический мир будущего. – Симферополь: ИКФ «КИТ», 1998. – 400 с.

Сироткина И.Е. Классики и психиатры: Психиатрия в российской культуре конца XIX – начала XX века. – М.: Новое литературное обозрение, 2009. – 272 с.

Тевоз М. Ар-брют. – Женева: Skira, Bookking International, 1995. – 228 с.

Хайкин Р.Б. Художественное творчество глазами врача. – СПб.: Наука, 1992. – 232 с.

Cardinal R. Outsider Art.– L.: Studio Vista, 1972.

Dubuffet J. L’Art Brut prefere aux arts culturels. – Paris, Rene Drouin, 1949.

Hill A. Art Versus Illness. – L.: Allen & Unwin, 1945.

Maizels J. State of art // Raw vision, UK.: 2001, # 37, P. 24-29.

Prinzhorn H. Bildnerei der Geisteskranken. – Springer – Verlag / Wien, 1994. – 361 p.

 

 

 

Ссылка для цитирования

Гаврилов В.В. Аутсайдер арт и своеобразие визуальных документов «психиатрического опыта». [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2012. N 2. URL: http:// medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

В начало страницы В начало страницы