Проблема отношения к смерти после суицидальной попытки
Чистопольская К.А., Ениколопов С.Н. (Москва)
|
Чистопольская Ксения Анатольевна
– младший научный сотрудник ФГБУ «Московский НИИ
психиатрии» Минздравсоцразвития.
E-mail: ktchist@gmail.com
|
|
Ениколопов Сергей Николаевич
– член научно-редакционного совета
журнала «Медицинская психология в России»;
– кандидат психологических наук, руководитель отдела
медицинской психологии ФГБУ «Научный центр психического здоровья»
РАМН.
E-mail: enikolopov@mail.ru
|
Аннотация. Статья посвящена проблеме исследования отношений к смерти
у людей в относительном психологическом благополучии (n=156) и после
суицидальной попытки (n=185). Показано, что разные группы пациентов в
постсуицидальном состоянии: с отказом от попытки (n=43), с одной (n=105) и
несколькими попытками в анамнезе (n=37) — по-разному относятся к своему
поступку и формируют разные защиты от страхов смерти, что следует учитывать
в коррекционной работе с данным контингентом больных.
Ключевые слова: теория управления страхами смерти, теория управления
смыслом, отношение к смерти, страхи смерти, попытка самоубийства,
постсуицидальное состояние, ностальгия, самооценка, жизнестойкость.
Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.
Постановка проблемы
Всемирная организация здравоохранения определила суицид как
«результат действия, преднамеренно начатого и совершенного
человеком с полным знанием или ожиданием фатального исхода»
[45; с. 37]. Но существует мало исследований, которые
изучали бы отношение самоубийцы к смерти. Многие ученые отмечали
амбивалентность суицидентов [9; 48; 55]. В.А. Тихоненко выделял
четыре типа постсуицидальных реакций, одним из значимых компонентов
которых было отношение суицидента к своему поступку [11]. А.Г. Амбрумова
и О.Э. Калашникова писали о парадоксальном «позитивно
ценностном отношении» данной группы пациентов к смерти [2].
Д.А. Леонтьев предполагает, что страхи последствий смерти у
самоубийц и антивитальные переживания являются регуляторами поведения,
поддерживающими решение жить наряду с позитивным содержанием жизни [6].
Мы решили прояснить этот вопрос экспериментально, используя современные
теории и методы исследования.
История изучения отношений к смерти
Первые исследования страха смерти провел Дж. Холл в 1910 году.
Он спрашивал взрослых об их самых ранних воспоминаниях о смерти. Не
будучи фрейдистом, он, однако, писал об «эмоциональных
фиксациях» и «фетишизации смерти», так как люди
зачастую выдавали эмоционально насыщенные описания обрывков опыта
и окружавших их тогда предметов (венок, штанина отца и т.п.) [33].
После этого было много работ, как экспериментальных (например, с
измерением КГР, как это делал Й. Александер и коллеги [14], с
использованием эффекта Струпа, как у Г. Фейфеля [25], в форме эссе,
как у Р. Кастенбаума [36]), так и с помощью опросников. Ученых
интересовали вопросы отношения соматических и терминальных больных
к смерти, связь отношений к смерти и религиозности, страхов смерти
и душевной болезни, зависимости страхов смерти от возраста и др. [37].
Результаты, как правило, освещались в обучающих курсах, посвященных
теме смерти, которые преподавали в основном медикам и волонтерам,
работавшим в больницах и хосписах [60].
Начиная с 60-х годов опросников было создано много (около 30, как
указано в списке Р. Льюиса [40]), но все они были однотипны. Так,
в 1982 году Дж. Дурлак и Р. Касс провели эксплораторный
факторный анализ 13-ти самых известных на то время методик и обнаружили
5 общих шкал: негативную оценку личной смерти, нежелание взаимодействовать
с умирающими, негативное отношение к боли, реакции на напоминания о
смерти, озабоченность мыслями об умирании [24]. Кроме того, многие
исследователи жаловались, что шкалы недостаточно надежны [38; 46]. Нам
известно об адаптации на русский язык Шкалы тревоги смерти Д. Темплера
[38] Т.А. Гавриловой [3]. Эту методику и Шкалу озабоченности смертью
Л. Дикстейна [22] также адаптировала О.Ю. Колодеж [4], однако
психометрические показатели шкалы Д. Темплера были сочтены ею
неудовлетворительными. Мы отказались от использования этих двух методик
по той причине, что они измеряют недифференцированную тревогу,
связанную со смертью.
Большинство работ были сугубо практическими (что также являлось
предметом критики более поздних исследователей) и лишь отчасти
основывались на идеях З. Фрейда [27] о том, что человеку
необходима «позитивная иллюзия бессмертия», А. Маслоу
[8], что самоактуализирующийся человек отличается более низким страхом
смерти, В. Франкла [12], что в поиске смысла важное значение имеет
тревога смерти, Э. Эриксона [13], что страх смерти снижается на
последней стадии психосоциального развития (целостность личности против
отчаяния). Особняком среди методик измерения страха смерти стоит Индекс
Угрозы [46], который был разработан на основе теории личностных
конструктов Дж. Келли [39]. Он был довольно громоздок и требовал
много времени на заполнение и обсчет, и хотя его несколько раз упрощали,
этот недостаток в нем остался.
Среди опросников также выделялась методика «Страхи личной
смерти» В. Флориана и С. Кравеца [26], которая
представляет собой список различных последствий смерти для самой
личности, ее отношений с близкими и трансценденции (страх неизвестности).
Заслуга авторов заключается в том, что они структурировали страхи
смерти по принципу их отношения к кругам «Я», отчасти
почерпнув идею из исследования Дж. Диггори и Д. Ротмана [23]
о ценностях, которые способна разрушить смерть. Этот инструмент
продолжает использоваться по сей день в различных исследованиях связей
страхов смерти с другими психологическими переменными (целеполаганием,
стилями привязанности, религиозностью и др.) [43].
Кроме того, существовали теории, которые занимались исключительно
проблемой смерти. Так, Э. Кюблер-Росс создала периодизацию принятия
смерти [5], Г. Зилбург писал, что страх смерти всегда присутствует
в нашем душевном функционировании как выражение инстинкта самосохранения
[62], Р. Лифтон разработал теорию символического бессмертия [41],
Э. Беккер критиковал самооценку и картины мира как способы отрицания
смерти, погоня за которым приводит к трагедиям и несправедливостям [19;
20], но до опубликования в 1986 году теории управления страхом смерти
[31] эти труды оставались по большей части умозрительными.
Авторы данного направления Дж. Гринберг, Т. Пыжински, Ш. Соломон (и
другие их коллеги) впервые занялись исследованием того, как отношение к
смерти влияет на повседневное человеческое поведение. Страх смерти они
определяют как страх полного уничтожения и утверждают, что вся наша
деятельность может быть понята как попытка достичь психологического
равновесия перед лицом смерти. Люди достигают этого равновесия через
культуру, которая поднимает их над другими животными [30]. Культурный
буфер тревоги состоит из (а) веры в свою картину мира и (б) самооценку,
которая выводится из жизни по стандартам этой картины мира [50]. Теория
носит социально критический характер и занимается исследованием того,
как люди ищут своеобразный противовес смерти и используют для этого
первые подвернувшиеся возможности, зачастую (незаметно для себя)
злоупотребляя ими (начинают лихачить при вождении [56], отказываются
допускать правомерность противоположной точки зрения [54], требуют
более строгих наказаний за незначительные преступления [15; 35],
покупают больше ненужных им и статусных вещей [18; 43] и т.п.). Позже
защитой от смерти стали считать и такие частные варианты картины мира,
как чувство ностальгии [59], близкие отношения привязанности [34] и
творчество [16]. Также было замечено, что если перед напоминанием о
смерти дать установку на положительное поведение (например, эмпатию,
помощь другим, опору на истинные ценности по теории самоопределения
[17; 53]), то человек с большей вероятностью будет ориентирован на эти
действия.
Принцип исследований в рамках этой теории таков. Стимулом
(напоминанием о смерти, mortality salience) обычно служат два открытых
вопроса: «Пожалуйста, кратко опишите свои переживания, которые
вызывает у вас мысль о собственной смерти» и «Опишите
максимально подробно, что, по вашему мнению, произойдет с вами в момент
вашей физической смерти и после того, как вы умрете». Иногда
встречаются варианты: на мысли о смерти наводили опросы на улице возле
похоронных бюро [32], эксперименты на дороге возле кладбища [28], показы
отрывка из фильма со сценой смерти [47] или опросники на страх смерти [43].
Потребность в поддержании самооценки и картины мира измеряется при помощи
моделирования ситуаций (оценить сумму залога за проститутку или нарушителя
ДТП, помочь поднять выпавшие из рюкзака книжки) [15; 28; 35], оценки
различных эссе (про- и антиамериканских, описывающих пунктуальных и не
следящих за временем людей) [51; 54], семантического дифференциала
(оценить немцев и американцев по степени выраженности определенных качеств)
[52], покупательского выбора [18; 43], наблюдением в реальной ситуации
вождения [56]. Доступность мыслей о смерти обычно проверяется при
помощи специального задания [49] — списка из 25 слов, в которых
пропущены по 2 буквы, причем в 7 случаях можно вставить как слова,
связанные со смертью, так и нейтральные.
Примерно в это же время (в 1987 году) была создана шкала отношений
к смерти [29], позже дополненная теорией управления смыслом, достижение
которой заключается в том, что в ней уделяется внимание не только
страху смерти, но и избеганию этой темы, и различным вариантам принятия
[60; 61]. Работая в русле экзистенциальной парадигмы, П. Вонг и коллеги
считают, что страх смерти выше у тех людей, которые испытывают больше
сожалений о прожитой жизни, у тех, кто считает свою жизнь менее
осмысленной. При этом исследователи признают, что страх смерти и ее
принятие необходимо сосуществуют в умах людей, хотя наиболее
благоприятно нейтральное принятие смерти.
Помимо этого на данный момент существует еще ряд теорий, посвященных
теме смерти, например теория посттравматического роста [57], теория
амебного «я» [21], парадигма исследования сожалений
[58], которые учитывают описанные выше теории.
Исследование
Мы поставили перед собой цель описать отношение к смерти у людей
в состоянии относительного психологического благополучия и у людей
после суицидальной попытки, обозначить общие тенденции и специфические
проявления страхов смерти у разных категорий пациентов.
Участники
В исследовании участвовал 341 доброволец. Экспериментальная группа
составила 185 пациентов в отделениях острой токсикологии НИИ СП им.
Н.В. Склифосовского после недавней попытки самоотравления (возраст
18–25 лет, 65 юношей, 120 девушек). 37 человек оказались
с 2 и более суицидальными попытками в анамнезе, 105 — с одной
попыткой, и 43 — с отрицанием суицидальных намерений
(«случайно», «по ошибке», «хотел(а)
попугать», вне зависимости от тяжести последствий). Контрольная
группа включала в себя 156 московских студентов (18–25 лет, 40
юношей и 116 девушек).
Инструменты
Мы использовали адаптированные нами опросники «Отношение
к смерти» [60] и «Страх личной смерти» [44], а
также задание на определение доступности мыслей о смерти
«Подберите слово», изначально разработанное
авторами теории управления страхом смерти [49], и анкету
«Опыт смерти» из 7 пунктов, созданную нами для
определения фактического опыта смерти. Вопросы охватывали разные
возможности столкновения со смертью в повседневности: смерть близкого
родственника, близкого друга, незнакомого человека, личный опыт смерти
(несчастный случай или тяжелая болезнь), попытка самоубийства, мысли о
смерти и дополнительная информация (то, что не было указано выше,
но о чём участник хочет сообщить как о личном опыте смерти). Предполагался
ответ «да» или «нет» и указание
возраста отвечающего на момент события, если таких случаев было
несколько — возраст через запятую.
Ориентация на позитивную жизненную позицию измерялась при помощи
методик Ф. Зимбардо по временной перспективе личности (адаптация А.
Сырцовой, О.В. Митиной) [10; 63] и теста жизнестойкости С. Мадди
(адаптация Д.А. Леонтьева, Е.И. Рассказовой [7]. Также учитывался
показатель депрессии опросником депрессии А. Бека.
Схема нашего исследования отчасти повторяла структуру экспериментов
теории управления страхом смерти. Суицидальную попытку у пациентов
мы рассматривали как действующее напоминание о смерти. Сначала все
респонденты отвечали на опросники временной перспективы и
жизнестойкости, а потом — на опросник депрессии и методики,
посвященные теме смерти. Это позволило нам избежать артефактов
(проявления психологических защит в ответах «про жизнь»),
а также предоставить людям позитивное содержание, к которому они могли
обратиться после окончания исследования.
Статистическая обработка данных проведена в программе SPSS
17.0 с применением факторного анализа (метод главных компонент, вращение
варимакс), коэффициента Кронбаха, корреляционного анализа Пирсона,
непараметрического критерия Манна–Уитни.
Результаты и обсуждение
1. Отношения к смерти в относительном психологическом
благополучии.
В выборке нормы мы обнаружили наиболее сильные корреляции между
негативной временной перспективой (негативным прошлым и фаталистическим
настоящим) и депрессией — с одной стороны, и принятием смерти
как бегства и страхом забвения — с другой (Табл. 1
и 2). Эти характеристики отношения к смерти также были отрицательно
связаны со всеми показателями жизнестойкости. Проблемным для людей
являлся и сам страх смерти: он тоже был отрицательно связан с
жизнестойкостью и положительно — с депрессией и позитивным прошлым
(что подтверждает исследования в русле теории управления страхом смерти о
том, что ностальгия берет на себя защиту от страха смерти).
Таблица 1
Корреляции шкал опросника «Отношение к смерти» с другими
шкалами на выборке нормы
Таблица 2
Корреляции шкал опросника «Страх личной смерти» с другими
шкалами на выборке нормы
2. Отношение к смерти у людей с отказом от попытки
(n = 43).
Сравнительный анализ двух выборок (студентов и людей с отказом
от попытки) обнаружил следующие различия (по критерию Манна–Уитни):
по шкале «Негативное прошлое» (выше в постсуициде,
p=0,006), по шкале «Гедонистическое настоящее»
(выше в норме, р=0,002), по шкале «Позитивное прошлое»
(выше в норме, p=0,032), по шкале «Контроль» (выше в
постсуициде, р=0,036) по шкале «Принятие риска»
(выше в норме, p<0,001), по шкале «Жизнестойкость»
(выше в норме, р=0,02), по шкале «Принятие–приближение
смерти» (выше в норме, p<0,001), по шкале «Избегание
темы смерти» (выше в постсуициде, p<0,001), по шкале
«Принятие смерти как бегства» (выше в норме, р<0,001),
по шкале «Последствия для личности» (выше в постсуициде,
р=0,009), по шкале «Последствия для тела» (выше в
постсуициде, p=0,011), по шкале «Последствия для личных
стремлений» (выше в постсуициде, р=0,017), по шкале
«Депрессия» (выше в постсуициде, p<0,001), по
количеству слов, связанных со смертью, в задании «Подберите
слово» (больше в норме, р=0,032), по числу событий, связанных
со смертью близкого родственника, анкета «Опыт смерти»
(больше в постсуициде, р=0,006), по числу событий, связанных со
смертью близкого друга (больше в постсуициде, р=0,001), по
cуммарному опыту смерти (больше в постсуициде, р<0,001).
Также обнаружены значимые корреляции между позитивным прошлым,
страхом смерти и страхом последствий смерти для личности
и личных стремлений, отрицательные корреляции между нейтральным
принятием, принятием смерти как бегства, страхом забвения и
разными показателями жизнестойкости и положительные — с
депрессией (см. Табл. 3 и 4). Таким образом, мы наблюдаем активное
использование защиты от страхов смерти через ностальгию и активное
неприятие смерти (в том числе и как нейтрального события). При этом
для данной группы пациентов оказались значимы мысли о смерти
(они связаны с депрессией) (см. Табл. 5), что косвенно
доказывает суицидальность этих пациентов, «неслучайность»
их самоотравлений. Эти люди значимо чаще теряли друзей, что
также связано с ориентацией на настоящее (и гедонистическое, и
фаталистическое). Данный факт согласуется с теорией Ф. Зимбардо о
том, что люди, ориентированные на настоящее, отличаются большей
беспечностью, не думают о последствиях своих поступков и чаще
рискуют жизнью [63].
Таблица 3
Корреляции отношений к смерти и к жизни у людей с отказом от
попытки (n = 43)
Таблица 4
Корреляции страхов смерти и отношений к жизни у людей с отказом
от попытки (n = 43)
Таблица 5
Корреляции опыта смерти с отношением к жизни и смерти у людей с
отказом от попытки (n = 43)
3. Отношение к смерти у людей с одной
попыткой самоубийства (n = 105).
Сравнительный анализ двух выборок (студентов и людей с одной
попыткой суицида) обнаружил различия (по критерию Манна–Уитни):
«Негативное прошлое» (выше в постсуициде, p<0,001),
по шкале «Гедонистическое настоящее» (выше в норме,
р=0,03) по шкале «Фаталистическое настоящее» (выше
в постсуициде, p<0,001), по шкалам «Вовлеченность»,
«Принятие риска», «Жизнестойкость»
(выше в норме, p<0,001), по шкале «Принятие–приближение
смерти» (выше в норме, p=0,007), по шкале «Избегание
темы смерти» (выше в постсуициде, p<0,001), по шкале
«Страх смерти» (выше в постсуициде, р=0,005),
по шкале «Нейтральное принятие смерти» (выше в норме,
p<0,001), по шкале «Последствия для личности» (выше
в постсуициде, p<0,001), по шкале «Последствия для тела»
(выше в постсуициде, p<0,001), по шкале «Последствия для личных
стремлений» (выше в постсуициде, p<0,001), по шкале
«Последствия для близких» (выше в постсуициде,
р=0,024), по шкале «Страх забвения» (выше в
постсуициде, p<0,001), по шкале «Депрессия» (выше в
постсуициде, p<0,001), по количеству слов, связанных со смертью, в
задании «Подберите слово» (больше в норме,
р=0,001), по числу событий, связанных со смертью близкого родственника,
анкета «Опыт смерти» (больше в постсуициде,
р=0,003), по числу событий, связанных со смертью близкого друга (больше
в постсуициде, р=0,007), по числу событий, связанных с личной смертью
(больше в постсуициде, р=0,002), по cуммарному опыту смерти (больше в
постсуициде, р<0,001).
Таблица 6
Корреляции отношений к смерти и к жизни у людей с одной попыткой самоубийства (n = 105)
Таблица 7
Корреляции страхов смерти и отношений к жизни у людей с
одной попыткой самоубийства (n = 105)
Таблица 8
Корреляции опыта смерти с отношением к жизни и смерти у
людей с одной попыткой самоубийства (n = 105)
Помимо сильных положительных корреляций принятия смерти как
бегства с негативным прошлым и депрессией, отрицательных
корреляций с будущим и разными показателями жизнестойкости, эта
группа пациентов также характеризуется обилием связей различных
страхов смерти с позитивной и негативной временной перспективой,
особенно связями страха последствий смерти для тела и
депрессии с негативным прошлым и фаталистическим настоящим
(см. Табл. 6 и 7). Очевидно, что защита от страхов смерти в
этой группе пациентов не срабатывает, и страх вырывается наружу.
У пациентов с одной попыткой также велик общий опыт смерти,
который тоже связан с негативным прошлым и принятием смерти как
бегства (см. Табл. 8). Страх последствий своей смерти для
близких является в данной группе защитным фактором, так как он
отрицательно связан с опытом личной смерти.
4. Отношение к смерти у людей с несколькими
попытками суицида (n = 37).
Сравнительный анализ двух выборок (студентов и людей с несколькими
суицидальными попытками) обнаружил значимые различия (по критерию
Манна–Уитни): «Негативное прошлое» (выше в
постсуициде, p<0,001), по шкале «Позитивное прошлое»
(выше в норме, р=0,044) по шкале «Фаталистическое настоящее»
(выше в постсуициде, p<0,001), по шкалам «Вовлеченность»,
«Принятие риска», «Жизнестойкость»
(выше в норме, p<0,001), по шкале «Принятие смерти как
бегства» (выше в постсуициде, р=0,069), по шкале
«Страх забвения» (выше в постсуициде, p<0,001),
по шкале «Депрессия» (выше в постсуициде, p<0,001),
по числу событий, связанных со смертью близкого родственника,
анкета «Опыт смерти» (больше в постсуициде, р=0,001),
по числу событий, связанных со смертью близкого друга (больше в
постсуициде, р=0,001), по числу событий, связанных с личной смертью
(больше в постсуициде, р=0,002), по количеству мыслей о смерти
(больше в постсуициде, р=0,003), по cуммарному опыту смерти
(больше в постсуициде, р<0,001).
Таблица 9
Корреляции отношений к смерти и к жизни у людей с
несколькими попытками самоубийства (n = 37)
Таблица 10
Корреляции страхов смерти и отношений к жизни у людей с
несколькими попытками самоубийства (n = 37)
Таблица 11
Корреляции опыта смерти с отношением к жизни и смерти у
людей с несколькими попытками самоубийства (n = 37)
Люди с несколькими попытками суицида — единственная группа,
в которой мы наблюдаем инвертированную реакцию: положительную
корреляцию различных страхов смерти и жизнестойкости. Это связано с
тем, что и страхи смерти, и положительная ориентация на жизнь у этих
людей в равной степени низки (Табл. 10). Этим же объясняются положительные
корреляции страхов с позитивной временной перспективой (Табл. 9). Также
стоит обратить внимание на связь факта суицидальных попыток и шкалы
принятия–приближения смерти (вера в посмертие): суицидальность не
мешает этим людям быть религиозными — они тоже мечтают
оказаться в раю.
Выводы
1. В нашем исследовании нашли свое
подтверждение идеи теорий управления страхом смерти и управления
смыслом. Так, в норме (среди людей, перед которыми не стоит проблема
смерти) люди демонстрируют умеренное принятие и избегание темы смерти.
И принятие смерти как бегства, и страх смерти являются дезадаптивными и
связаны с пониженной жизнестойкостью. Различные варианты
внутриличностных и межличностных страхов смерти связаны с позитивной
временной перспективой лишь незначительно.
2. Люди с отказом от попытки отличаются
избеганием темы смерти и крайним ее неприятием. Они используют
позитивное прошлое как защиту от страха смерти, ориентированы на
настоящее. Они словно делают шаг назад и пытаются «пойти
другим путем», обойти конфликт и избежать суицидальности.
Такой ракурс рассмотрения проблемы может стать ресурсом в
психотерапевтической работе.
3. Люди с одной суицидальной попыткой,
прежде всего, характеризуются широким спектром страхов смерти. Страхи
частично вбирает в себя ориентация на будущее (работа на долгосрочные
цели, самооценка), но в большей степени они связаны с негативной
временной перспективой, которая у этих пациентов также высока.
Нейтральное принятие и религиозный взгляд на смерть
(принятие-приближение к смерти) также не являются действующей защитой.
Это картина острого психологического неблагополучия, актуальный
экзистенциальный конфликт.
4. Исключительно люди с несколькими
суицидальными попытками отличаются низким страхом смерти, более того,
принятие смерти является для них суицидоопасным, облегчает суицидальную
активность. Они отличаются от выборки нормы только страхом забвения,
что указывает на их социальную дезадаптацию, одиночество. Им требуется
заново налаживать близкие связи, искать цели в жизни.
5. Если в норме люди легко указывали 2–3
слова, связанных со смертью, то для суицидентов это оказалось
проблемой. Они вытесняли эти слова, а если воспроизводили, те
коррелировали с депрессией и различным опытом смерти. Это косвенно
указывает на проблематичность темы смерти, ее сильной аффективной
заряженности, острой потребности в защитах.
Заключение
Принятие смерти, страх и избегание темы смерти показали
себя разными вариантами отношения к данному явлению, которые
соположены, а не противостоят друг другу. Если в норме
принятие–приближение смерти может рассматриваться как
вариант религиозной картины мира, веры в жизнь после смерти,
то у людей с повторяющимся суицидальным поведением эта установка
способна облегчать суицидальные реакции; хотя чаще люди после
первой попытки самоубийства не принимают смерть. Более того,
страх смерти является сильным стрессором, который отнимает
ресурсы у человека. Страх смерти надо снимать, а не нагнетать:
следует понижать тревогу, вызванную самой суицидальной попыткой,
и ориентировать человека на восстановление социальных связей
и интеграцию «я».
Литература
1. Адаптация методик исследования
отношений к смерти у людей в остром постсуициде и в относительном
психологическом благополучии / К.А. Чистопольская, С.Н. Ениколопов,
А.В. Бадалян и др. // Социальная и клиническая психиатрия.
– 2012. – № 2. – С. 35-42.
2. Амбрумова А.Г., Калашникова О.Э.
Клинико-психологические аспекты самоубийства // Социальная и
клиническая психиатрия. – 1998. – Т. 8, Вып. 4.
– С. 65-77.
3. Гаврилова Т.А. Страх смерти в подростковом
и юношеском возрасте // Вопросы психологии. – 2004. –
№ 6. – С. 63-71.
4. Колодеж О.Ю. Представления о смерти при
депрессивных расстройствах: дипломная работа (на правах рукописи).
– Москва, 1999.
5. Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. –
К.: «София», 2001.
6. Леонтьев Д.А. Экзистенциальный смысл суицида:
жизнь как выбор // Московский психотерапевтический журнал. –
2008. – № 4. – С. 58-82.
7. Леонтьев Д.А., Рассказова Е.И. Тест
жизнестойкости. – М.: Смысл, 2006.
8. Маслоу А. Психология бытия. – М.:
«Рефл-бук», 1997.
9. Соколова Е.Т. Самосознание и самооценка при
аномалиях личности. – М.: МГУ, 1989.
10. Сырцова А., Митина О.В. Возрастная
динамика временных ориентаций личности // Вопросы психологии.
– 2008. – № 2. – С. 41-54.
11. Тихоненко В.А. Классификация суицидальных
проявлений // Актуальные проблемы суицидологии. МНИИП МЗ РФ. –
М., 1978. – С. 59-73.
12. Франкл В. Человек в поисках смысла.
– М.: Прогресс, 1990.
13. Эриксон Э. Детство и общество. –
СПб.: Летний сад, 2000.
14. Alexander I., Colley R.S., Adlerstein
A.M. Is death a matter of indifference? // Journal of Psychology.
– 1957. – Vol. 43. – P. 277-283.
15. Arndt J., Cook A., Solomon S., Lieberman J.
Terror management in the courtroom: Exploring the effects
of mortality salience on legal decision making // Psychology, Public
Policy, and Law. – 2005. – Vol. 11(3). –
P. 407-438.
16. Arndt J., Greenberg J., Solomon S.,
Pyszczynski T., Schimel J. Creativity and terror management: Evidence
that creative activity increases guilt and social projection following
mortality salience // Journal of personality and social
psychology, 1999. – Vol. 77(1). – P. 19-32.
17. Arndt J., Schimel J., Greenberg J.,
Pyszczynski T. The intrinsic self and defensiveness: Evidence that
activating the intrinsic self reduces self-handicapping and conformity
// Personality and Social Psychology Bulletin. – 2002.
– Vol 28(5). – P. 671-683.
18. Arndt J., Solomon S., Kasser T., Sheldon K.
The urge to splurge: A terror management account to materialism and
consumer behavior // Journal of consumer psychology. – 2004.
– Vol. 14(3). – P. 198-212.
19. Becker E. The Denial of Death. –
New York: The Free Press, 1973.
20. Becker E. Escape from Evil .– New York:
The Free Press, 1975.
21. Burris C., Rempel J. Spanning time:
An amoebic self-perspective // Self-continuity: Individual and
collective perspectives / Ed. by Fabio Sani. – New York:
Psychology Press, 2008. – P. 227-239.
22. Dickstein L.D. Death concerns:
measurement and correlates // Psychological Reports. – 1972.
– Vol. 30. – P. 563.
23. Diggory J.C., Rothman D.Z. Values
destroyed by death. Journal of Abnormal and Social Psychology.
– 1961. – Vol. 63. – P. 205-210.
24. Durlak J., Kass R. Clarifying the
measurement of death attitudes // Omega. – 1982. –
Vol. 12. – P. 129-141.
25. Feifel H. Who’s afraid of death? //
Journal of Abnormal Psychology. – 1973. – Vol. 8.
– P. 282-288.
26. Florian V., Kravetz S. Fear of personal
death: attribution, structure, and relation to religious belief //
Journal of personality and social psychology. – 1983. –
Vol. 44. – P. 600-607.
27. Freud S. Thoughts for the times on
war and death // Collected works. – Vol. IV. –
London: Hogarth Press, 1953. – P. 288-317.
28. Galliot M.T., Sillman T.F., Schmeichel B.J.,
Maner J.K., Plant E.A. Mortality salience increases adherence to
salient norms and values // Personality and social psychology
bulletin. – 2008. – Vol. 34. – P. 993-1003.
29. Gesser G., Wong P.T.P., Reker G.T.
Death attitudes across life-span: The development and validation of
the Death Attitude Profile (DAP) // Omega. – 1987. –
Vol. 18. – P. 109-124.
30. Goldenberg J., Pyszczynski T., Greenberg J.,
Solomon S., Kluck B., Cornwell R. I am not an animal: Mortality
salience, disgust, and the denial of human creatureliness //
Journal of Experimental Psychology: General. – 2001.
– Vol. 130(3). – P. 427-435.
31. Greenberg J., Pyszczynski T., Solomon
S. The causes and consequences of a need for self-esteem: A terror
management theory // Public self and private self. / Ed. By Baumeister
R.F. – New York:Springer-Verlag, 1986. – P. 189-212.
32. Greenberg J., Simon L., Pyszczynski
T., Solomon S., Chatel D. Terror management and tolerance: Does
mortality salience always intensify negative reactions to others who
threaten one’s worldview? // Journal of Personality and
Social Psychology. – 1992. – Vol. 63. –
P. 913-922.
33. Hall, G.S. Senescence. – NewYork:
American Book, 1922.
34. Hart J., Shaver P, Goldenberg J. Attachment,
self-esteem, worldviews, and terror management: Evidence for a
tripartite security system // Journal of personality and social
psychology. – 2005. – Vol. 88. – P. 999-1013.
35. Hirschberger G. Terror management and
attributions of blame to innocent victims: Reconciling compassionate
and defensive responses // Journal of personality and social
psychology. – 2006. – Vol. 91(5). – P. 832-844.
36. Kastenbaum R. The dimensions of future
time perspective: An experimental analysis // Journal of Genetic
Psychology. – 1961. – Vol. 65. – P. 203-218.
37. Kastenbaum R. The Psychology of Death.
Second Edition. – Springer Publishing Company, Inc., 1992.
38. Kastenbaum R. The Psychology of Death.
Third Edition. – Springer Publishing Company, Inc., 2006.
39. Kelly G.A. The psychology of personal
constructs. – New York: Norton. 1955.
40. Lewis R.A. Dying, Death and Bereavement.
– Forth Edition, Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates,
Inc. – 2001. – P. 357-359.
41. Lifton R. The Sense of immortality:
On death and the continuity of life // New meanings of death. /
Ed. by H. Feifel. – McGraw-Hill Book Company, New-York, 1977.
42. Lonetto R., Templer D.I. Death Anxiety.
– N.-Y.: Hemisphere, 1986.
43. Mandel N., Heine S.J. Terror management
and marketing: He who dies with the most toys wins //
Advances in consumer research. – 1999. – Vol. 26.
– P. 527-532.
44. Mikulincer M., Florian V. The complex
and multifaceted nature of the fear of personal death: The
multidimentional model of Victor Florian // Existential and Spiritual
Issues in Death Attitudes / A. Tomer, G.T. Eliason, P.T. Wong, eds.
– N.Y.: Lawrence Erlbaum Associates, 2007. – P. 39-63.
45. Murthy, R. S. (Ed.). The World health
report 2001: Mental health: New understanding, new hope. –
Geneva: World Health Organization, 2001.
46. Neimeyer, R. The Threat Index and
Related Methods. In R. Neimeyer (Ed.) Death Anxiety Handbook:
Research, Instrumentation, and Application. – Washington:
Taylor & Francis, 1994.
47. Nelson L.J., Moore D.L., Olivetti J.,
Scott T. General and personal mortality salience and nationalistic bias
// Personality and Social Psychology. – 1997. – Vol. 23.
– P. 884-892.
48. Poeldinger W. Die Abschaetzung der
Suizidalitaet. Eine medizinisch-psychologische und
medizinisch-soziologische Studie. – Stuttgart: Huber, 1968.
49. Pyszczynski T, Greenberg J., Solomon
S.A dual-process model of defense against conscious and unconscious
death-related thoughts: An extension of terror management theory //
Psychological review. – 1999. – Vol. 106 (4).
– P. 835-845.
50. Pyszczynski T., Greenberg J., Solomon
S., Arndt J., Schimel J. Why do people need self-esteem? A theoretical
and empirical review // Psychological bulletin. – 2004.
– Vol. 130(3). – P. 435-468.
51. Routledge C., Arndt J. Time and terror:
Managing temporal consciousness and the awareness of mortality
// Understanding behavior in the context of time / Ed. by Alan
Strathman, Jeff Joireman – Mahwah, New Jersey: Erlbaum, 2005.
– P. 59-84.
52. Schimel J., Simon L., Greenberg J.,
Pyszczynski T., Solomon S., Waxmonsky J., Arndt J. Stereotypes and
terror management: Evidence that mortality salience enhances
stereotypic thinking and preferences // Journal of personality and
social psychology. – 1999. – Vol. 77(5).
– P. 905-926.
53. Schimel J., Wohl M., Williams T. Terror
management and trait empathy: Evidence that mortality salience
promotes reactions of forgiveness among people with high (vs. low)
trait empathy // Motivation and emotion. – 2006. –
Vol. 30(3). – P. 214-224.
54. Solomon S., Greenberg J., Pyszczynski T.
A terror management theory of social behavior: The psychological
functions of self-esteem and cultural worldviews // Advances in
experimental social psychology. – 1991. – Vol. 24.
– P. 93-159.
55. Soubrier J.-P. Definitions of suicide.
In A. A. Leenaars (Ed.), Suicidology: Essays in honor of Edwin
S. Shneidman. – Northvale, NJ: Aronson, 1993. –
P. 35-41.
56. Taubman-Ben-Ari O., Florian V., Mikulincer, M.
The impact of mortality salience on reckless driving: A test of terror
management mechanisms // Journal of personality and social psychology.
– 1999. – Vol. 76(1). – P. 35-45.
57. Tedeschi R.G., Calhoun L.G. Trauma and
Transformation: Growing in the Aftermath of Suffering. Thousand
Oaks. – CA: Sage, 1995.
58. Tomer A., Eliason G.T. Regret and death
attitudes // Existential and Spiritual Issues in death attitudes.
– N.Y.: Lawrence Erlbaum Associates, 2007. – P. 159-172.
59. Wildschut T., Sedikides C., Arndt J.,
Routledge C. Nostalgia: Content, triggers, functions // Journal of
personality and social psychology. – 2006. – Vol. 91(5).
– P. 975-993.
60. Wong P.T., Reker G.T., Gesser G.
Death-Attitude Profile-Revised: A Multidimentional Measure of Attitudes
Toward Death // Death Anxiety Handbook: Research, Instrumentation, and
Application / Ed. R. Neimeyer. – N.Y.: Taylor and Francis,
1994. – P. 121-148.
61. Wong, P.T. Meaning Management Theory
and Death Acceptance // Existential and Spiritual Issues in death
attitudes. – N.Y.: Lawrence Erlbaum Associates, 2007.
– P. 65-87.
62. Zilboorg G. Fear of Death
// Psychoanalytic Quarterly. – 1943. – 12.
– P. 465-475.
63. Zimbardo P., Boyd J. Putting time in
perspective: A valid, reliable individual-differences metric // J.
Personal. Soc. Psychology. – 1999. – Vol. 77, № 6.
– Р. 1271-1288.
Ссылка для цитирования
УДК 159.972:616.89.-008.441.44
Чистопольская К.А., Ениколопов С.Н. Проблема отношения к смерти после суицидальной попытки
[Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. –
2013. – N 2 (19).
– URL: http://medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).
Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008
"Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате
число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.
|