В.Я. Сёмке

 

Вернуться на главную страницу
О журнале
Редакционный совет
Приглашение к публикациям

Предыдущие
выпуски журнала

2014 РіРѕРґ

2013 РіРѕРґ

2012 РіРѕРґ

2011 РіРѕРґ

2010 РіРѕРґ

2009 РіРѕРґ

Метакогнитивная регуляция при психических расстройствах тревожно-депрессивного спектра

Труевцев Д.В. (Барнаул, Российская Федерация)

 

 

Труевцев Дмитрий Владимирович

Труевцев Дмитрий Владимирович

–  кандидат психологических наук, доцент, заведующий кафедрой клинической психологии ФГБОУ ВПО «Алтайский государственный университет» (Барнаул).

E-mail: truevtsev@gmail.com

 

Аннотация. В статье анализируется специфика метакогнитивной регуляции при психических расстройствах тревожно-депрессивного спектра. Излагаются особенности типологии руминаций в контексте разных способов метакогнитивного контроля, ранних неадаптивных схем и психической ригидности. Показано, что метакогнитивную регуляцию следует рассматривать в контексте проблемы переработки информации (когнитивный синдром внимания — CAS), а также в связи с проблемой состояния произвольного внимания, освобожденного от бдительности в отношении субъективных угроз (Wells, Mathews). CAS заключается в сосредоточении на угрожающих стимулах, истощающем ресурсы внимания, поэтому терапевтическое вмешательство должно включать не только проверку убеждений, но и изменение CAS. При тревожно-депрессивной симптоматики наиболее типичными метакогнитивными стратегиями избыточного контроля угрозы выступают руминации разного типа. Результаты показали, что руминация «депрессивная самофокусировка» сопровождается метакогнитивными убеждениями «о неуправляемости, опасности тревоги», «собственной несостоятельности», «потребностью в контроле» и ригидным сосредоточением на пугающих мыслях, тенденцией к самонаказанию за них, невозможностью переключиться. Руминации «ретроспективный когнитивный анализ», «самофокусировка и рассредоточение внимания», «отчаяние» сопровождаются убеждением о неуправляемости и опасности тревоги, потребностью в контроле над мыслями. При наличии «позитивных» метакогниций «о пользе тревоги» главной стратегией контроля над мыслями является «сомнение» в правильности переработки информации, а при «отрицательных убеждениях о тревоге» — «руминативное сосредоточение» и «самонаказание».

Ключевые слова: руминации, метакогниции, неадаптивные схемы, психическая ригидность.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Публикуется при поддержке гранта Российского научного фонда (РНФ) (Конкурс 2014 года «Проведение фундаментальных научных исследований и поисковых научных исследований отдельными научными группами», номер 14-18-01174).

 

 

Метакогнитивную регуляцию при расстройствах тревожно-депрессивного спектра следует рассматривать в контексте проблемы процессов переработки информации, а также в связи с проблемой состояния беспристрастного произвольного внимания («detached mindfulness», далее DM). Это характеризует целенаправленное внимание вне попыток вторичного контроля над внутренними психическими явлениями и патологической бдительности в отношении них. Данный конструкт возникает в теории саморегуляции переработки информации при эмоциональных расстройствах (Веллс, Мэттьюс, 1994) и рассматривается как метакогнитивное состояние, которое способствует повышению психологической гибкости при психических расстройствах [19].

Произвольное внимание, освобождённое от бдительности в отношении определенных угрожающих стимулов состоит из системы элементов, включающих необходимую активацию метакогнитивного познания, метакогнитивного мониторинга и контроля, супрессии (блокировки) когнитивных процессов, гибкости / ригидности внимания, когнитивной фиксированности / децентрации внимания.

«Mindfulness» — это понятие, которое имеет множество разных значений и используется в целом ряде психологических контекстов. Согласно подходу автора меткогнитивной теории СТР А. Веллса, данное понятие может быть отождествлено с процессами произвольного внимания, оно противоположно невнимательности («mindlessness»), т.е. автоматической переработке информации (Шифрин, Шнейдер, 1977) [18]. Его отождествляют с метакогнитивным мониторингом мыслей (Саломон, Глоберсон, 1987) [1]. Это общий фактор для всех методов психотерапии, выступающий в качестве состояния психологической гибкости, достижимой при условии, если внимание остается спокойным, не бдительным в отношении угроз и не фиксированным на какой бы то ни было точке зрения.

Существует несколько моделей, представляющих клиническую реализацию «mindfulness». Первая первоначально появилась на базе адаптации практик буддистской медитации, она иллюстрирует посредством «mindfulness» базовые принципы превенции в когнитивной терапии (Тисдейл, 2000). Другая — сформировалась на базе теории переработки информации при изучении психических расстройств, в рамках которой специфический тип «mindfulness» рассматривался как состояние развития адаптивного метакогнитивного мониторинга и контроля над патогенными внутренними (интернальными) процессами [1].

Техники, подобные «mindfulness», пропагандировались в Acceptance and Commitment therapy (Хаес, Стросахл, Вилсон, 1999), основанной на разработке теории речи и мышления. Воспользовавшись метакогнитивной теорией, мы можем описать особенности протекания процессов переработки информации в состоянии «DM». Теория саморегулиряции исполнительских функций Веллса и Мэттюса (The Self-Regulatory Executive Function (S-REF) theory) состоит в изучении психических нарушений с позиции особенностей неадаптивных когнитивных процессов при разнообразных расстройствах. Все расстройства объединены активацией дисфункциональных паттернов мышления и внимания, называемых Когнитивный синдром внимания (CAS — Cognitive Attentional Syndrome), заключающийся в ригидной самофокусировке внимания, персеверативном стиле мышления в виде тревожных руминаций, фиксированной стратегии внимания и мониторинга опасности (угрозы), а также супрессии мыслей [19].

И.Я. Стоянова исследовала специфический пралогический стиль мышления при непсихотических расстройствах — тревожных, психосоматических, др., показав компенсаторную роль обращения к архаичным формам интерпретации событий [12; 13]. И.Я. Стоянова продемонстрировала на материале своих исследований, что базовая особенность пралогических образований проявляется в адаптивно-защитной функции, при этом подсистемами пралогической защиты выступают: пралогическое восприятие (суеверность), «магическая тревожность», «магический прогноз», активность применения пралогических способов защиты, использование «магических способов», направленных на сохранение здоровья [12; 13; 14].

Когнитивный синдром внимания — это паттерн стратегических процессов активности, автоматически запускаемый метакогнитивным знанием, хранящимся в памяти. Хотя этот процесс часто инициирован непроизвольными интрузивными мыслями вследствие автоматической переработки информации, тем не менее, для реализации этого процесса требуется доступ к метакогнитивному планированию (образу действий) — программе управления когнициями и действиями [16]. Эти виды планирования не доступны в вербальной форме, они проявляются как метакогнитивные убеждения о когнитивных стилях.

Примеры таких убеждений: «Я должен беспокоиться в ответ на негативные мысли, чтобы быть готовым ко всему. Если я сосредотачиваю внимание на каждой опасности, я могу избежать неприятностей. Размышления о самом худшем, что может произойти, предотвратит разочарование. Я не должен думать позитивно, в противном случае, я искушаю судьбу. Проживание прошлого не позволит забыть важную информацию». Другие метакогнитивные убеждения по поводу значимости и опасности мыслей и эмоций также важны в формировании личностной интерпретации жизненного опыта. Особую значимость имеют негативные убеждения о пагубных последствиях мыслей и переживания эмоций. Например, при обсессивном расстройстве характерны убеждения о негативных последствиях наличия навязчивых мыслей, при генерализованной тревоге характерны ошибочные убеждения об опасности тревоги, при депрессии — ошибочные убеждения о ненормальности смены настроения. Обсессии, навязчивости, интрузии, руминации, ритуалы при тревожных расстройствах выступают как вторичный симптом в виде попытки преодолеть тревогу, контролировать внутренние психические явления, что, как правило, приводит к обратному результату [16, 19].

Когнитивный синдром внимания (CAS) заключается в сосредоточении на оценке угрозы, нехватке информации, которая могла бы изменить неверные убеждения, истощающие ресурсы внимания, на более адаптивное реагирование [20]. Когнитивная модификация в процессе терапевтического вмешательства при тревожно-депрессивных нарушениях должна фокусироваться не только на обучении проверке тревожных, депрессивных мыслей, как это делается в традиционной когнитивной терапии, но на изменении CAS путем трансформации когнитивного стиля. Важнейшей стратегией при этом является развитие состояния «DM». Техники достижения «DM» изменяют стиль мышления и характер отношений личности с собственными мыслями и эмоциями [19].

DM — желательное состояние для пациентов, проходящих психологическое вмешательство [1]. В ряде аспектов DM противоположен и несовместим с CAS, достижение этого состояния — важная цель при терапевтическом вмешательстве. DM — это тип интернальной осведомленности, но без какого-либо напряжения со стороны «Я». Это осведомленность по поводу автоматической и непроизвольной смены потока внутренних явлений, в первую очередь, мыслей. В таком состоянии личность «когнитивно децентрирована». Мысли рассматриваются как объекты психики, отделенные от реальности, а не как факты реальности, не требующие проверки (как это происходит при тревожных расстройствах). DM, согласно мысли А. Веллса, — это беспристрастное осмысление мыслей и внутренних явлений при отсутствии концептуального анализа и попыток управлять собственным реагированием [19].

Процесс, включающий DM, может содействовать повышению флексибильности в выборе стратегий мышления и поведенческого реагирования, интенсификации новых способов планирования регуляции когнитивной активности, освобождению ресурсов по процессам оспаривания и модификации убеждений (Веллс, Мэттьюс [16; 19]). Это способ преодоления или превенции активации CAS в ответ на события, запускающие автоматические тревожные реакции. DM — это состояние осведомленности о внутренних явлениях, исключающее реагирование на них ригидным способом, исключающее попытки их контроля или сдерживания и поведенческое реагирование на них.

Примером может служить следующая стратегия — решение не беспокоиться, не реагировать поведенчески в ответ на интрузивные мысли (это только психическое явление). DM подразумевает ряд взаимосвязанных метакогнитивных и когнитивных структур и процессов. Когнитивная структура состоит из трех уровней. Уровень автоматической переработки информации, «он-лайн» обработка информации (текущий опыт), уровень резервных знаний/убеждений. Сознательная осведомленность соответствует, в основном, «он-лайн» переработке информации. Уровень резервных знаний (мета-подсистема) идентифицирован с информацией о мыслях и планировании, которая управляет этим процессом, хранится в памяти. Процесс простой регулировки, описанный Шнайдером, Шиффрином и Шнайдером, Дюмэйнз, Шифрин, может иметь место вне сознания. Например, селективность внимания может не осознаваться, но личность может при этом понимать конечную цель планирования деятельности внимания [16].

Активация и поддержание состояния DM, не являющееся стандартной формой процесса переработки информации, основаны на гибком исполнительном управлении. Любые угрозы ресурсам внимания (эмоциональная или информационная перегрузка или выбор неподходящей стратегии саморегуляции) снижают способность достижения состояния DM, которое предполагает четыре параметра переработки информации: 1) активация соответствующего замысла для управления мышлением; 2) психическая модель состояния «mindfulness»; 3) непрерывный мониторинг и управление текущим «mindfulness»; 4) достаточность ресурсов внимания и гибкость исполнительного контроля, способствующих активации и реализации замысла [19].

Модель представляет важные следствия осмысления DM и процедур его реконструкции. Терапевтическая эффективность от DM возникает вследствие разных причин и дает импульс целой веренице механизмов и процессов. Данная модель может помочь увидеть, как существующие стратегии лечения, используемые в когнитивной терапии, могут действовать на разные компоненты DM. Идентификация негативных автоматических мыслей при использовании техники дневника мыслей может спровоцировать усиление метакогнитивного мониторинга [4; 5; 6; 7; 8; 9; 19].

Традиционная процедура выявления мыслей с помощью расспроса о текущем опыте будет зависеть от цели, поддерживающей высокий уровень категориального анализа, несовместимого с состоянием DM. Индивид, использующий состояние как способ контроля нежелательных мыслей может активировать такую конфигурацию переработки информации, которая несовместима с DM. Распознавание параметров переработки информации, необходимых для DM, предполагает, что можно разработать и использовать соответствующие техники. Стратегии, успешные для DM, повышают «дифференцированное» управление и флексибильность психического реагирования на уровне текущего опыта. Чрезмерная активность он-лайн уровня переработки информации приводит в действие эффект автоматического уровня (руминации, интрузии, ритуалы, навязчивости) [1].

Если стратегия переработки текущей информации характеризуется фиксацией внимания на угрозе, освобождение внимания в процессе «mindfulness» будет перестраивать автоматический уровень мониторинга угрозы. Экспериментально описываемые эффекты могут быть продемонстрированы процессом фильтрации внимания в зависимости от инструкции (эффект Струпа). Анализ «mindfulness» показывает, что это не просто состояние самоанализа или самофокусировки внимания. Самоанализ и самосознание надежно и положительно коррелирует с психической патологией (Ingram, 1990; Wells & Matthews, 1994) [16; 19]. Обследование характеристик DM раскрывает сложную систему индикаторов самоанализа, могущих служить фактором диссоциации, разобщения в психике.

Самофокусировка внимания не является синонимом селективного интернального внимания, необходимого для мета-осведомленности. Некий индивид может быть интернально сфокусирован и мета-осведомлен по поводу спонтанных мыслей об угрозе загрязнения (обсессивно-компульсивное расстройство) или вероятном несчастном случае с близкими (генерализованное тревожное расстройство), но это не самофокусировка внимания. В противоположность этому, личность может быть интернально сфокусирована на мыслях о самом себе, но не быть мета-осведомленной или быть не в состоянии децентрироваться от таких мыслей [16].

Индивидуальной целью может быть избегание или предупреждение несуществующей угрозы (психическое нарушение как результат тревоги) или цель может быть нереалистичной (контроль субъективно неприемлемых мыслей насильственного или иного содержания при обсессивно-компульсивном расстройстве). Существует опасность, что индивидуальная мотивация при обучении техникам DM сконцентрируется на достижении этих целей. Данное положение вещей запускает риск усиления дезадаптации посредством усиления когнитивного синдрома внимания (CAS). Так, пациентка с тревожным расстройством опасалась, что ее социальная тревога может стать постоянной, если она не будет пытаться управлять ей. Ее попытки управлять тревогой привели к обратному результату, поскольку она не понимала, что тревога не может упорно продолжаться, даже если она пытается ее продлить. Использование DM как копинг-стратегии приводит к обратным результатам — это состояние нельзя считать совладающей стратегией [19].

А. Веллс предложил техники достижения состояния «detached mindfulness». Состояние DM используется для содействия метакогнитивным и когнитивным изменениям в убеждениях, применяется в качестве обычной формы метакогнитивной терапии в череде разных стратегий лечения. Нельзя использовать DM как способ контроля или регуляции эмоций, как средство контроля, избегания тревоги или копинга [19].

Неадаптивные стратегии метакогнитвного контроля связаны с высоким уровнем психической ригидности и разными формами проявлений психической патологии. Руминации оказываются ригидными паттернами самореферентного мышления, выступая неблагоприятным фактором этиологии и патогенеза целого ряда психических нарушений, к которым, в первую очередь, относятся тревожные и депрессивные расстройства, навязчивости и интрузии. Наличие высоко ригидных руминаций, самосфокусированности на негативных мыслях о себе в настоящем, прошлом, будущем приводит к неспособности справляться с жизненными проблемами.

Согласно Л. Мартину и А. Тессеру, руминации — это сводное обозначение разных способов неадаптивного мышления, класс осознанных мыслей, которые циркулируют вокруг определенной темы и поддерживаются внешней средой [16]. С. Нолен-Хоэксема определяет руминации как повторные и пассивные размышления о симптомах депрессии, их возможных причинах и последствиях [15; 16]. Руминации не являются автоматическими мыслями, они состоят из пролонгированных, постоянно повторяющихся размышлений, а тревожные автоматические мысли — это цепь образов, неконтролируемых сознательно идей с отрицательным знаком, содержание которых определяется темами ожидаемой угрозы или опасности в настоящем или будущем [16; 17].

На основе ряда исследований была разработана метакогнитивная модель руминаций, согласно которой, убеждения о руминациях заставляют людей длительно фиксировать внимание на собственных мыслях, при этом субъект оценивает этот процесс как не поддающийся контролю. Активация негативных убеждений способствует появлению депрессии, запускает неадаптивные схемы [16]. Руминации рассматриваются как одна из типов метакогнитивных стратегий (способ совладания с мыслями, «мыслями о мыслях»), обладающих высокой вязкостью, ригидностью, определяемой либо как свойство личности, либо как характеристика поведения (инертность, неповоротливость, тугоподвижность, стереотипия, персеверации, вязкость, торпидность, косность, фиксированность, фиксация, подвижность, динамичность, лабильность, тормозимость). Комплексную, обобщающую теорию психической ригидности и фиксированных форм поведения разработал Г.В. Залевский [1].

При стрессовых расстройствах, депрессиях, личностных аномалиях и даже шизофрении формируется ригидный когнитивный стиль, ведущий к выбору только определенных способов решения проблем и поведения, неспособности изменения в соответствии с требованием ситуации [4]. Различия между людьми по метакогнициям становятся особенно очевидными в стрессовых, необычных ситуациях («переживание» собственных мыслей, чувств; умственная и эмоциональная «жвачка», неспособность переключиться на другие виды психической активности). Руминации — это не активная попытка разрешить проблему, а инертное состояние, провоцирующее депрессию, усиливающее гнев в определенных ситуациях [16; 17; 19]. Согласно метакогнитивной теории А. Веллса, следует рассматривать два компонента в мышлении: когниции (мысли о чем-либо) и метакогниции (убеждения относительно размышлений, способность контролировать свои мысли, «мысли по поводу мыслей») [18].

В исследовании взаимосвязи метакогнитивных стратегий, типов руминаций, неадаптивных схем и психической ригидности использованы методики: Томский опросник ригидности Г.В. Залевского (ТОРЗ) [1], опросник ранних неадаптивных схем Дж. Янга [20], опросники на выявление руминаций, метакогниций, способов контроля над мыслями: MCQ-30, TCQ, RSQ). В исследовании приняли участие 60 человек: 30 студентов АлтГУ и 30 пациентов с тревожной и депрессивной симптоматикой (АККПБ им. Ю.К. Эрдмана). После апробации методик, направленных на диагностику руминаций, метакогниций, проведена кластеризация полученных данных с целью выделения ряда шкал и последующего анализа взаимосвязей психологических параметров, построения типологических моделей.

Так, по методике RSQ (определение руминаций) выделены следующие шкалы-кластеры: 1) «депрессивная самофокусировка» («Думаю о чувстве усталости и апатии», «Думаю о том, каким безвольным и немотивированным я являюсь», «Думаю о том, насколько мне трудно сконцентрироваться»); 2) «ретроспективный когнитивный анализ» (руминации о прошлом: «Вспоминаю о недавней ситуации, — все могло быть лучше», «Думаю о недостатках, ошибках и неудачах», «Анализирую себя, чтобы попытаться понять, почему я оказался в подавленном настроении»); 3) «самофокусировка и рассредоточение внимания» (руминации о будущем: «Пытаюсь понять себя, сосредотачиваясь на плохом настроении», «Думаю о том, насколько я строг с собой», «Если я буду продолжать чувствовать и мыслить таким образом, не смогу сосредоточиться»); 4) «отчаяние: «почему я?»» («Почему у меня есть проблемы, которых нет у других людей?», «Что я сделал, чтобы заслужить это?», «Почему я не способен справляться с трудностями лучше»).

Кластерный анализ результатов методики MCQ-30 (определение метакогнитивных стратегий) позволил выделить кластеры-шкалы: 1) Положительные убеждения о беспокойстве («Волнение помогает мне избежать проблем в будущем», «Я должен волноваться, чтобы оставаться организованным», «Волнение помогает мне справляться с жизненными трудностями»); 2) Отрицательные убеждения о неуправляемости и опасности беспокойства («Мое волнение опасно для меня», «Я могу заболеть от своего волнения», «Мои беспокойные мысли не исчезают, несмотря на мои попытки остановить их»); 3) Чувство контроля и долженствование. («Я осознаю, как я мыслю, когда размышляю над решением проблемы», «Я контролирую свои мысли», «Я не могу проигнорировать свои беспокойные мысли»); 4) Потребность в контроле над мыслями («Я постоянно думаю о своих мыслях», «Я обращаю большое внимание на то, как работает мой разум»; 5) Когнитивная несостоятельность («Я не могу положиться на свою память, когда дело доходит до имен и цифр», «У меня плохая память», «Неспособность управлять мыслями является признаком слабости»).

В результате диагностики испытуемых по методике TCQ и последующей кластеризации матрицы данных (методика контроля над мыслями) выявлены следующие шкалы: 1) Сомнение («Сомневаюсь в правильности этой мысли», «Узнаю, как другие люди обходятся с такими мыслями», «Говорю себе — не быть настолько глупым»); 2) Сосредоточение («Сосредотачиваюсь на этой мысли», «Удерживаю в сознании эту мысль»); 3) Самонаказание («Наказываю себя за то, что у меня возникают такие мысли», «Ругаю себя за эту мысль», «Говорю себе, что что-то плохое может случиться, если я подумаю об этой мысли»); 4) Скрытность («Не говорю о мысли никому», «Избегаю обсуждать мысль с кем-либо»); 5) Отвлечение («Переключаюсь на другие проблемы», «Думаю о приятном», «Стараюсь чем-нибудь занять себя»).

Корреляционный анализ данных по методике руминаций (RSQ), метакогнитивных стратегий (MCQ — 30) и стратегий контроля над мыслями (TCQ) показал следующие значимые связи при р<0,01. Так, руминация «депрессивная самофокусировка» сопровождается метакогнитивными убеждениями «о неуправляемости и опасности волнения», «потребностью в контроле над мыслями» и «когнитивной несостоятельностью» (память подводит, мысли необходимо контролировать, опасно потерять управление над протеканием мыслей). Депрессивная самофокусировка сопровождается также ригидным сосредоточением на пугающих мыслях (паническая настроенность), тенденцией к самонаказанию за возникающие мысли (аутоагрессия, катастрофизация), невозможностью переключиться на другое содержание.

Руминации «ретроспективный когнитивный анализ», «самофокусировка и рассредоточение внимания», «отчаяние: «почему я?»» также сопровождаются убеждением о неуправляемости и опасности беспокойства, потребностью в контроле над мыслями и самонаказанием. Эти метакогниции и стратегии контроля характерны для всех типов руминаций. При наличии «положительных идей о волнении» (волнение помогает справиться с трудными ситуациями) главной стратегией контроля над мыслями является «сомнение» в правильности когнитивной переработки информации («Узнаю, как другие люди обходятся с такими мыслями», «Сомневаюсь в правильности этой мысли», «Задаюсь вопросом о причинах этой мысли»), а при «отрицательных убеждениях об опасности беспокойства» способом контроля над мыслями становится вязкое «сосредоточение» («Удерживаю в сознании мысль») и «самонаказание» («Наказываю себя за то, что у меня возникают такие мысли»).

При сопоставлении выраженности руминаций в группах нормы и патологии с помощью дисперсионного анализа выявлены достоверные различия по всем типам руминаций, оказавшимся значительно более выраженными у пациентов с тревожно-депрессивной симптоматикой. Это говорит о способности руминаций провоцировать и поддерживать тревожно-депрессивную патологию.

Метакогниции негативного содержания (потребность контролировать мысли, когнитивная несостоятельность, убеждение об опасности волнения) значимо более выражены у пациентов с тревожно-депрессивными симптомами, при этом способами контроля, отличающими их от группы нормы, оказались «самонаказание» и «скрытность» (ригидные стратегии), а «переключение» (гибкая стратегия) оказалось свойственно только группе нормы. Обобщая полученные данные, приходим к выводу, что для всех четырех типов руминаций характерны одинаковые матекогнитивные убеждения: отрицательные убеждения о неуправляемости и опасности беспокойства; потребность в контроле над мыслями (см. Табл. 1.).

 

Таблица 1

Взаимосвязи типов руминаций с метакогнциями, способами контроля над мыслями, неадаптивными схемами и психической ригидностью

 

Общий элемент связан со страхом потери контроля и управления над собственными мыслями и эмоциями («беспокойство опасно», «необходимо управлять мыслями»). Это говорит о выученной беспомощности в ситуации самосфокусированной когнитивной переработки (руминировании). Для депрессивного типа руминирования также характерны самообвинительные метакогниции. Неадаптивные схемы, свойственные всем типам руминаций, обобщенно можно описать как когнитивные паттерны беспомощности, включающие неуверенность, негативную оценку себя, предъявление к себе жестких требований, ощущение постоянной угрозы, предощущение опасности, напряжение.

Данные негативные убеждения специфичны для любого типа руминирования. Закономерно, что при депрессивном руминировании актуализируются неадаптивные схемы собственной ущербности, оторванности от мира, зависимости (убежденности в некомпетентности), сензитивности к возможным катастрофам (что-то может произойти), несамостоятельности, жестких стандартов (во избежание критики), несостоятельности (убежденности в неизбежности неудач в настоящем и будущем, собственной неадекватности). При ретроспективном руминировании (мысли о неудачах, ошибках) активизируются схемы недоверия к окружающим (могут осмеять, унизить), собственной ущербности, зависимость, сензитивность к возможным катастрофам, несостоятельность, подчинение, жесткие стандарты (во избежание критики), изоляция от мира и заброшенность (окружающие могу бросить, не оказать поддержку).

Такие убеждения как «жесткие стандарты», «ущербность» и «недоверие к окружающим» сопровождают руминации «самофокусировка и рассредоточение внимания». При «вопросительном руминировании» («отчаяние») свойственна чрезмерная эмоциональная вовлеченность в ущерб индивидуализации и автономии, жесткие стандарты, зависимость (убежденность в собственной некомпетентности), недоверие. Характерная стратегия контроля над мыслями в контексте разных типов руминаций — «самонаказание» (злость на себя за мысли, ответственность за последствия мыслей, аутоагрессия), а депрессивное и ретроспективное руминирование также сопровождается сосредоточением и невозможностью переключиться на другие темы (фиксированностью) [4; 5; 6; 7; 8; 9; 11].

Таким образом, важно не столько содержание руминаций (депрессивное, ретроспективное или вопросительное «почему я?»), сколько механизм руминирования, который, судя по всему, обладает значительной общностью при разных темах размышлений (вязкая «сфокусированность на мыслях»). Все типы руминаций оказались обладающими чрезвычайно высоким уровнем психической ригидности. Общим типом ригидности для всех четырех вариантов руминаций, независимо от их содержания, является установочная и преморбидная ригидность — преимущественно личностный уровень ригидности. Это говорит о неприятии нового, неспособности скорректировать в соответствии с ситуацией уровень притязаний, привычки, при этом данные симптомы можно отследить до детского или подросткового возраста. При депрессивном и ретроспективном руминировании также выражена ригидность как состояние (актуализируется в ситуации стресса, страха, плохого настроения), актуальная ригидность и симптомокомплекс ригидности (общая ригидность мотивов, переживаний) [1]. Итак, в контексте терапевтического вмешательства следует сосредотачиваться не столько на содержании руминирования, способах контроля над мыслями, сколько на снижении ригидности данных руминаций, соответствующих им когниций, схем, расширении диапазона способов метакогнитивного анализа ситуации, способов контроля над мыслями.

 

Литература

1.   Залевский Г.В. Фиксированные формы поведения индивидуальных и групповых систем (в культуре, образовании, науке, норме и патологии). – М.; Томск: ТГУ, 2004. – 460 с.

2.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Опосредствование и нарушение произвольной регуляции в патогенезе фиксированных форм поведения // Сборник материалов IV Сибирского психол. форума «Ценностные основания психологии и психология ценностей» (16-18 июня 2011 г.). – Томск: Томское университетское издательство, 2011. – С. 213–215.

3.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Руминации в контексте метакогниций, неадаптивных схем и психической ригидности // Известия Алтайского государственного университета. – Барнаул, 2011. – № 2/1 (70). – С. 69–72.

4.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Метакогнитивная модель социального тревожного расстройства // Известия Алтайского государственного университета. – 2012. – № 2/1. – С. 59–63.

5.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Метакогнитивные копинг-стратегии при переживании военного стресса // «Педагогические и психологические науки: актуальные вопросы»: материалы международной заочной научно-практической конференции. Часть II. (31 октября 2012 г.) – Новосибирск: Изд. «Сибирская ассоциация консультантов», 2012. – С. 66–75.

6.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Метакогнитивные механизмы регуляции в ситуации выступления перед аудиторией // Психология обучения. – 2012. – № 7. – С. 102–113.

7.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Метакогнитивные механизмы регуляции социальной тревоги в ситуации проверки знаний // Акмеология. Научно-практический журнал. – Специальный выпуск № 2 по материалам VII Международной научной конференции «Акмеология: личностное и профессиональное развитие человека» – М., 1-15 июня, 2012. – С. 141–142.

8.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Метакогнитивные механизмы регуляции эмоционально-когнитивного реагирования в контексте личностных аномалий (на примере анализа ситуации «знакомство с целью романтических отношений») // Известия Алтайского государственного университета. – Барнаул, 2012. – № 2(2). – С. 123–126.

9.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Метакогнитивные стратегии при социальном тревожном расстройстве // Вектор науки Тольяттинского гос. ун-та. – 2012. – № 1(8). – С. 254–257.

10.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Многофакторный опросник когнитивно-поведенческих и метакогнитивных паттернов реагирования в ситуациях оценивания // Известия АлтГУ, Барнаул. – 2013. – № 2. – С. 59–63.

11.   Сагалакова О.А., Труевцев Д.В. Когнитивно-перцептивная избирательность и целевая регуляция психической деятельности в ситуациях персонального оценивания при социальном тревожном расстройстве // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2014. – N 1 (24) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru.

12.   Стоянова И.Я. Методологические подходы к проблеме изучения пралогичности в ментальном пространстве больных с непсихотическими расстройствами // Вестн. том. гос. ун-та. – 2005. – № 286. – C. 33–41.

13.   Стоянова И.Я., Семке В.Я., Бохан Н.А. Пралогические образования в адаптивно-защитной системе у больных с психическими расстройствами непсихотического спектра и в норме. – Томск: Изд-во «Иван Федоров», 2009. – 134 с.

14.   Стоянова И.Я., Ошаев С.А., Добрянская Д.В. Опросник верований и суеверий – новый способ психодиагностики пралогической защиты / /Новые формы организации психиатрического сервиса: материалы научно-практ. конф. – Томск – Барнаул, 2000. – С. 43–45.

15.   Труевцев Д.В. Ранние неадаптивные схемы при депрессии разной степени тяжести // 25 лет Московкому психологическому обществу: юбилейный сборник РПО: в 4 т. / отв. ред. С.Д. Богоявленская, Ю.П. Зинченко. – М.: Макс-Пресс, 2011. – Т. 2. – С. 22–25.

16.   Nolen-Hoeksema, S. The role of rumination in depressive disorders and mixed anxiety/depressive symptoms // Journal of Abnormal Psychology. – 2000. – Vol. 109. – P. 504–511.

17.   Papageorgiou C., Wells A. An empirical test of a clinical metacognitive model of rumination and depression // Cognitive Therapy and Research. – 2003. – Vol. 27. – P. 261–273.

18.   Papageorgiou C., Wells A. Depressive Rumination Nature Theory And Treatment. – 2004.

19.   Wells A. Detached mindfulness in cognitive therapy: a metacognitive analysis and ten techniques // Journal of rational-emotive and cognitive-bihavior therapy. – 2006. – Vol. 23, № 4. – P. 337–355.

20.   Young, J.E. Cognitive therapy for personality disorders: A schema-focused approach. Professional Resource Press, Sarasota, FL. – 1990.

 

 

Ссылка для цитирования

УДК 616.895.4:159.952

Труевцев Д.В. Метакогнитивная регуляция при психических расстройствах тревожно-депрессивного спектра // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2014. – N 2 (25) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

  Р’ начало страницы Р’ начало страницы

 

ОБОЗРЕНИЕ ПСИХИАТРИИ И МЕДИЦИНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

им. В.М. Бехтерева


Попов Ю.В., Пичиков А.А. Особенности суицидального поведения у подростков (обзор литературы)


Емелина Д.А., Макаров И.В. Задержки темпа психического развития у детей (обзор литературных данных)


Григорьева Е.А., Хохлов Л.К. К проблеме психосоматических, соматопсихических отношений


Деларю В.В., Горбунов А.А. Анкетирование населения, специалистов первичного звена здравоохранения и врачей-психотерапевтов: какой вывод можно сделать о перспективах психотерапии в России?

Серия 16

ПСИХОЛОГИЯ

ПЕДАГОГИКА


Щелкова О.Ю. Основные направления научных исследований в Санкт-Петербургской школе медицинской (клинической) психологии

Cамые читаемые материалы журнала:


Селезнев С.Б. Особенности общения медицинского персонала с больными различного профиля (по материалам лекций для студентов медицинских и социальных вузов)

Панфилова М.А. Клинический психолог в работе с детьми различных патологий (с задержкой психического развития и с хроническими соматическими заболеваниями)

Копытин А.И. Применение арт-терапии в лечении и реабилитации больных с психическими расстройствами

Вейц А.Э. Дифференциальная диагностика эмоциональных расстройств у детей с неврозами и неврозоподобным синдромом, обусловленным резидуально-органической патологией ЦНС

Авдеева Л.И., Вахрушева Л.Н., Гризодуб В.В., Садокова А.В. Новая методика оценки эмоционального интеллекта и результаты ее применения