 |
|
|
 |
 |
 |
 |
Переживание детьми дисфункции чувства родительской ответственности в кризисных ситуацияхАндреева А.Д., Бегунова Л.А.
|
|
|
|
Аннотация. В статье представлен анализ результатов психодиагностических обследований детей, семьи которых переживают ненормативный кризис, связанный с разводом родителей и определением места жительства несовершеннолетнего ребенка. Результаты исследования позволяют наметить направления типизации психологического статуса ребенка из семьи с высоким уровнем дисфункциональности родительской ответственности. Судебные решения, принятые без учета мнения детей и психологического обследования членов семьи, способствуют усилению восприятия детьми образа матери или отца как негативного, подкреплению чувства несправедливости при навязывании им контактов с кем-либо из родителей против их воли, закрепляют страхи и обиды. Показано, что дисфункциональное состояние таких семей обусловлено нарушением чувства родительской ответственности, проявляющимся в игнорировании родителями насущных нужд и интересов ребенка, манипулировании его привязанностью с целью решения собственных проблем психологического и социального характера. Выявлено значительное сходство психологического статуса детей из семей с высоким уровнем дисфункциональности, а именно семей, прибегающих к судебным решениям для того, чтобы устранить внутрисемейные противоречия.
Ключевые слова: родительская ответственность; дисфункциональная семья; детско-родительские отношения; образ семьи; образ будущего; депривация; социализация.
Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ. Проект № 14-06-00685.
Введение
Родительство как особая, общественно значимая деятельность, опосредствованная культурным опытом, нормами и традициями, имеет своей конечной целью успешную социализацию детей, то есть воспитание у них определенных личностных качеств и формирование норм социального поведения, необходимых и желательных для жизни в данном обществе, в данной культурной среде. Реализация основных функций родительства в современном социокультурном контексте ставит задачи, которые не приходилось решать ранее. Все больше появляется альтернативных семей, меняется отношение в обществе к таким семьям. Стремительное изменение социально-экономической, технологической и коммуникационной среды нынешнего общества, отсутствие устойчивых ориентиров будущего развития требуют поиска новых моделей и способов родительского поведения [4; 14].
Гетерингтон Е.М., Арасте Дж.Д. выделяют четыре взаимосвязанные тенденции демографических изменений, влияющие на детско-родительские отношения: а) существенное увеличение числа рождений детей не состоящими в браке женщинами, б) повышение количества постродовых браков среди никогда не состоявших в браке женщин, имеющих внебрачных детей, в) значительное увеличение числа разводов, г) увеличение числа разведенных и имеющих детей женщин, которые вступают в повторный брак [29]. Пруетт К. и Пруетт М.К. рассматривают клинические последствия и отмечают ухудшение отношений между родителями и детьми, связывая причины также с повышением количества разводов, приводят данные о 40% разводов среди всех браков в США и увеличении количества случаев рождения детей вне брака (треть от всех родов) [31].
Юлиана М. Соболевский и Пол Р. Амато анализируют данные тридцатилетнего исследования, показывающие, что дети из разведенных семей имеют повышенный риск возникновения различных проблем в юности, в том числе низкий социально-экономический статус, слабые связи с родителями, симптомы депрессии и нестабильности отношений. Эта тема является предметом различных дисциплин: демографии, социологии семьи, педагогики, криминологии, экономики и психологии развития. В то же время доказано воздействие хронически открытого, неразрешенного конфликта между родителями, даже в отсутствие развода, на развитие серьезных проблем во взрослом возрасте и на увеличение риска сопоставимых долгосрочных проблем у детей. Подчеркивается важность использования родительских ресурсов, личностных и материальных, при переходе к взрослой жизни. Дети, выросшие в полных семьях с низким уровнем конфликта родителей, чувствовали себя субъективно более благополучными («subjective well-being» — удовлетворенность жизнью, общее счастье, ощущение неблагополучия/бедствия и самооценка), чем дети из семей разведенных супругов и семей с выраженными родительскими конфликтами. В результате исследования выявлено, что ощущение детского субъективного благополучия может быть высоким у людей, выросших не только в полных семьях с низким уровнем конфликтности, но и в семьях разведенных супругов, когда родители сумели обеспечить детям поддержку и сохранить с ними близкие отношения. Авторы выдвигают гипотезу, что на детях негативно сказывается не развод родителей как таковой, а переживания, связанные с выраженными конфликтными отношениями между родителями, и делают вывод о важности сохранения гармоничных отношений ребенка с матерью и отцом, независимо от того, поддерживают они или нет супружеские отношения [32].
Kalmijn M. по результатам ретроспективных отчетов взрослых из разведенных семей делает вывод о важности влияния обстоятельств, в которых проходит детство человека, на развитие личности и отмечает, что при определенных условиях, когда оба родителя были вовлечены в процесс воспитания ребенка, нет практически никакого отрицательного эффекта от родительского развода [30].
Отношение к своему ребенку родители субъективно переживают как чувство ответственности за него и его благополучное развитие, нынешние и будущие достижения, определяя тем самым историю развития и содержание основных условий жизни ребенка.
Чувство ответственности относится к категории высших нравственных чувств человека, связанных с переживанием им своего отношения к людям, обществу, самому себе и имеющих для него личностную значимость. Именно в этой личностной значимости чувств и кроется опасность их трансформаций, искажений и нарушения функциональности. Чувства могут утратить свой позитивный, созидательный потенциал, превратиться в препятствие на пути благополучного развития и становления человеческой личности [3].
Чувство родительской ответственности подвергается серьезным испытаниям в ситуациях ненормативных семейных кризисов, таких как распад семьи, смерть одного из родителей, появление у ребенка отчима или мачехи. Далеко не всегда родителям удается достойно пройти через подобные испытания, не утратить чувства ответственности перед своими детьми, не превратить их в средство решения собственных психологических и житейских проблем, вызванных обидой, разочарованием, потерей прежнего социального статуса, материального и жилищного благополучия. Затягивание семейного конфликта, нежелание найти конструктивный выход из сложной жизненной ситуации, игнорирование переживаний ребенка, манипулирование его любовью к матери и отцу свидетельствуют об очевидной дисфункции чувства родительской ответственности.
Ведущая роль семьи в возникновении психотравмирующих ситуаций определяется, с одной стороны, тем, что семья является наиболее значимой для ребенка социальной группой, а с другой — его чрезвычайной уязвимостью, незащищенностью, доступностью для воздействия других членов семьи, особенно взрослых [4; 27].
Чаще всего психологу приходится сталкиваться с переживанием детьми дисфункционального состояния чувства родительской ответственности в ситуации развода родителей. По статистике, сегодня в России распадается каждая вторая семья, примерно в половине этих семей растут дети, судьбу которых нередко пытаются решить в суде их самые близкие люди — родители. Например, в Москве в 2014 г. было заключено 100 483 браков, а расторгнуто — 45 378 [23], то есть разводы составили 45% от заключенных браков. За январь-декабрь 2014 г. в Российской Федерации было заключено 1 217 149 браков, а расторгнуто — 695 200 [12], то есть 57% от заключенных браков.
В таблице 1 представлены статистические сведения о количестве принятых к рассмотрению гражданских исков о расторжении брака и споров, связанных с воспитанием детей, за период 2009—2014 гг. [20].
Таблица 1
Количество принятых к рассмотрению в судах Российской Федерации
гражданских дел о расторжении брака и споров, связанных с
воспитанием детей,
за период с 2009 по 2014 год
Количество разводов супругов, имеющих детей, за пять лет составило 80% от общего числа юридически оформленных разводов. В течение пяти лет количество дел о расторжении браков супругов, имеющих детей до 18 лет, менялось незначительно, и отмечается снижение на 5% принятых к производству исков в 2014 г. по сравнению с 2013 г. Однако выражена тенденция к увеличению из года в год в течение пяти лет количества принятых к рассмотрению в судах дел, связанных со спорами о воспитании детей, в 2014 г. количество таких дел увеличилось на 39% по сравнению с 2009 г. Следует отметить, что в эту статистику входят данные о спорах между родителями, которые официально не заключали брак.
Применение норм права служит внешней организации функционирования семьи, когда члены семьи не могут самостоятельно разрешить конфликты, входящие в область правого регулирования. На практике неуклонно увеличивается количество судебных споров, суть которых в том, что после развода родители не могут прийти к соглашению относительно места проживания детей и порядка общения с ними (см. таблицу 1). Перед специалистами при разбирательстве гражданских исков о воспитании детей стоит задача не только провести ретроспективный анализ семейной ситуации, но и дать прогноз негативного или позитивного влияния на психическое состояние ребенка, его личностное развитие отдельно проживающего родителя [2; 9; 18; 28]. Детско-родительские отношения наиболее ярко отражают изменения, происходящие в современной семье. В частности, судебные споры о месте проживания ребенка усугубляют переживания последним разрыва отношений родителей. Психологический статус таких детей является относительно новым предметом психологического исследования [13; 14; 25].
Исследование осуществлено на материале досудебных психодиагностических обследований детей, проводимых по инициативе одного из родителей в период 2009—2014 гг. Заключение специалиста-психолога может быть одним из доказательств в судебном процессе целесообразности проживания и порядка общения детей с родителями. В пункте 3 статьи 65 Семейного кодекса РФ разъяснены обстоятельства, которые необходимо учитывать при разрешении спора о месте жительства несовершеннолетнего ребенка. К таким обстоятельствам относятся привязанность ребенка к каждому из родителей, братьям и сестрам; возраст ребенка; нравственные и иные личные качества родителей; отношения, существующие между каждым из родителей и ребенком; возможность создания ребенку условий для воспитания и развития (с учетом рода деятельности, режима работы родителей, их материального и семейного положения, состояния здоровья родителей) и другие обстоятельства, характеризующие обстановку, которая сложилась в месте проживания каждого из родителей [18].
Материалы и методы
Методика обследования детей была подобрана с учетом диагностики вышеперечисленных обстоятельств, указанных в пункте 3 статьи 65 Семейного кодекса РФ, но цель настоящего исследования связана с вопросами психологии развития, а не с вопросами юридической психологии. Задачи обследования детей определялись, с одной стороны, рамками диагностики обстоятельств, необходимых для рассмотрения при разрешении спора о месте жительства несовершеннолетнего ребенка согласно пункту 3 статьи 65 Семейного кодекса РФ, а с другой — теоретическими положениями социальной и клинической психологии семьи [9; 14; 18; 26].
Мы выдвинули гипотезу исследования: возможно ли по результатам эмпирического материала психодиагностики детей, полученным в рамках досудебных заключений специалиста по спорам между родителями о месте проживания и порядке общения, выявить общие признаки в формировании характера, механизмов личностных защит, детско-родительских взаимоотношений, несмотря на разнообразие конкретных конфликтных семейных ситуаций.
Выборку исследования составили результаты психодиагностики 24 детей в возрасте от трех до двенадцати лет из 19 семей: 14 детей от 3 до 7 лет (5 девочек и 9 мальчиков) и 10 детей от 7 до 12 лет (3 девочки и 7 мальчиков). Инициаторами обследования детей в 11 случаях были матери, в восьми — отцы. 15 из 19 запросов касались порядка общения с ребенком и места его постоянного проживания, три запроса — лишения родительских прав (один — матери, два — отца) и один — подозрения отчима в развратных действиях 1. В предразводной ситуации находилось 5 семей (6 детей), в послеразводной ситуации, когда продолжались споры между родителями о проживании ребенка и порядке общения с детьми, — 10 семей (13 детей); четыре родительские пары (4 ребенка) ранее состояли в незарегистрированном браке, отцовство не оспаривалось.
Обследуемые дети были из очень разных и даже полярных по социальному статусу и материальной обеспеченности семей, с разным образовательным уровнем родителей. Объединяющим признаком группы исследуемых детей в нашей выборке является только развитие ребенка в ярко выраженных дисфункциональных семьях.
Пакет психодиагностических методик состоял из 3 блоков: нейропсихологических тестов, проективных методик (рисуночных и вербальных), опросников — и был индивидуализирован для каждого ребенка в зависимости от его возрастных и индивидуальных особенностей и конкретных семейных обстоятельств.
Комплекс нейропсихологических методик, устанавливающих уровень развития познавательных процессов, применялся с целью диагностики вербально-логического мышления детей (группы из четырех предметов и группы из четырех-пяти слов, аналогии, объяснение метафор и пословиц), зрительно-предметного и пространственного восприятия, номинативной функции речи (наложенные контурные изображения предметов, «зашумленные» предметы, незавершенные контуры предметов, «химеры») [8]. Детям старше девяти лет, которые без ошибок справлялись с тестами на вербально-логическое мышление, предлагался метод «Пиктограмма», результаты которого использовались не только для диагностики памяти и мышления, но и в качестве дополнительной проективной рисуночной методики [24]. Работа с нейропсихологическими методиками позволяла определить уровень и особенности психического развития детей, а также установить контакт с ребенком, снять напряжение, связанное непосредственно только с вопросами взаимоотношений внутри семьи, с отношением к матери и к отцу.
При работе с детьми применялись методики:
1) серии рисунков и рассказов «Моя семья» и «Семья животных», «Я боюсь, не хочу вспоминать», «Добро и зло», «Я большой, мне 20 лет», «Красивый рисунок», «Семейная социограмма», «Шапка-невидимка», «Три желания», «Я волшебник»;
2) тест цветовых отношений;
3) «Детский апперцептивный тест» или «Контурный САТ-Н»;
4) детский вариант «Теста фрустрационных реакций С. Розенцвейга»;
5) тест «Детская тревожность»;
6) «Незаконченные предложения»;
7) «Методика для исследования межличностных отношений ребенка Рене Жиля» [7; 15; 16; 17; 19; 21; 22] 2.
По результатам обследований создавалась описательная интерпретация и проводилась качественная оценка эмоционального состояния детей.
Результаты и обсуждение
Среди 10 детей школьного возраста низкая успеваемость, сложности в выделении общих признаков групп четырех (пяти) предметов и слов, установлении аналогий были только у трех мальчиков (два ребенка девяти лет и один — одиннадцати лет). Другие дети, включая дошкольников, успешно справлялись с предложенными заданиями в рамках методик исследования когнитивного развития. Следует отметить, что в истории семейного конфликта эти три мальчика наиболее ярко пережили эмоциональное напряжение, связанное с отторжением со стороны родителей (двое детей — со стороны матери и один мальчик — со стороны отца и матери) [8].
17 детей прошли детский тест тревожности «Выбери нужное лицо» (Р. Тэммл, М. Дорки и В. Амен). Индекс детской тревожности у 11 детей имел среднее значение — от 21 до 50%, у пяти детей значения выше среднего уровня — от 64 до 86% и у одного ребенка очень низкий показатель — 14,3% [22]. Однако качественный анализ ответов детей выявил у всех респондентов напряженность в их взаимоотношениях с родителями. Например, Алиса М. трех лет и десяти месяцев с минимальным показателем уровня детской тревожности (14,3%) адекватно отметила негативные эмоции, сумела объективно оценить опасные и неприятные ситуации в сюжетах «Выговор» и «Объект агрессии». Но, несмотря на сделанный ею выбор «веселого лица», выявились фрустрирующие реакции, переживания девочки, связанные с сюжетом, в котором одновременно присутствуют мужчина и женщина (мать и отец). Выбор «веселого лица» сопровождался высказываниями: «Они не ругаются», «Не ругаются, никто не уйдет, останутся вместе». Таким образом девочка открыла внутреннее желание и потребность находиться рядом с обоими родителями. Если они вместе, не ругаются, то и у нее нет повода грустить и выбирать «печальное лицо» у девочки на картинке. Следует отметить, что у ребенка из этой семьи не нарушен эмоциональный контакт с матерью, Алиса М. после развода родителей продолжала общаться с отцом и его родителями. Мать девочки в судебном споре с отцом ребенка возражала только против ночевок дочери в его доме, аргументируя это негативным отношением Алисы М. к новой жене отца (которое объективно подтвердилось тестом цветовых отношений и рассказом «Я боюсь, не хочу вспоминать»), до того возраста девочки, когда она самостоятельно сможет решать гигиенические вопросы.
Другой пример, по которому получен максимальный показатель индекса детской тревожности (86%), был у Вадима Р. четырех лет и четырех месяцев. За год до обследования мальчика с сестрой, которая на год его младше, мать увезла в другой город и оставила с бабушкой (раньше дети не были с ней знакомы). Через три месяца мать отдала мальчика отцу, а девочку оставила жить у себя. На обследование мальчика привозили няня или водитель. Отец детей подал иск с требованием, чтобы они проживали с ним. Среди всех стимулов теста ребенок выбрал только два с положительной эмоциональной окраской — «Игра с младшими детьми» и «Игра со старшими детьми». Наибольшую негативную эмоциональную реакцию вызывали сюжеты с присутствием взрослых людей на картинках, матери или отца либо обоих родителей. По результатам теста цветовых отношений отмечается отвержение мальчиком родителей. В сюжетах теста Рене Жиля, где присутствовали родители, Вадим Р. закрывал их руками и спрашивал: «Можно это будут чужие?». Он очень охотно начинал «рассаживать» за столом, в кинозале, выбирать в качестве спутников для прогулок весь персонал, работающий в доме: няню, повара, врача, водителя. Среди родственников мальчик выделял только сестру, он самостоятельно вспоминал ее и рассказывал, как скучает без нее. Таким образом, дети, общаясь друг с другом, заполняли эмоциональный вакуум, который образовался в результате отвержения их как матерью, так и отцом. Нарушение эмоциональной связи с родителями снизило уровень адаптации мальчика, у ребенка легко возникает чувство беспокойства в различных жизненных ситуациях.
У детей со средними значениями уровня детской тревожности также прослеживались нарушенные отношения с родителями, тревога за них или отторжение их, нарушения эмоциональных контактов. Например, мальчик шести лет с показателем индекса тревоги 36% отметил в сюжетах «Собирание игрушек» и «Игра со старшими детьми» негативные эмоции: «грустное потому, что мать наблюдает». Другой пример: девочка трех с половиной лет с индексом тревожности 21%, в истории жизни которой было похищение ее отцом, в ситуации «Выговор» выбрала «веселое лицо», пояснив, что девочка «всегда с мамой». Таким образом, если у детей сохраняется эмоциональный контакт с кем-то из родителей, то это способствует адекватному реагированию на неприятные ситуации, снижению общего уровня тревоги, рациональному отношению к пережитому отрицательному эмоциональному опыту.
У всех восьми детей, протестированных с помощью детского варианта «Теста фрустрационных реакций C. Розенцвейга», показатель индекса GCR оказался ниже средних значений (от 23,5% до 50%); направление фрустрационных реакций распределилось поровну: 4 экстрапунитивные и 4 импунитивные. У семи из восьми детей выявлен тип агрессивной реакции «фиксация на самозащите» (ED), что говорит об их неустойчивой самооценке, болезненном самолюбии. У всех восьми обследованных детей не было ответов по типу фрустрационных реакций «фиксации на удовлетворении потребности» (NP), что свидетельствует о неумении адекватно решать возникающие проблемы, недоверии к окружающим и неумении пользоваться их помощью [21].
14 детей прошли «Детский апперцептивный тест» (САТ), детей в игровой форме просили составить рассказы по картинкам и постараться не просто описать изображение, а придумать историю и рассказать, что происходит с героями, что с ними происходило раньше, что ожидает персонажей в будущем. Учитывая, что посредством данных стимулов легко актуализируются психологические травмы ребенка, требующие впоследствии психотерапевтической работы, и принимая в расчет ограниченные рамки обследования, мы свели к минимуму дополнительные вопросы к сюжетам. Фиксировались и интерпретировались только непосредственные высказывания детей при предъявлении им стимульных карточек. Большинство рассказов носили простой описательный характер и были лаконичны. Тем не менее результаты теста выявили общие тенденции в конфликтных детско-родительских взаимоотношениях. Так, например, пятеро детей картинку «Медведи, перетягивающие канат» однозначно восприняли как ситуацию развода, другие дети описывали сюжет как игровую ситуацию, участниками которой были члены семьи. Мальчик одиннадцати лет прямо назвал это так: «развод, скандал, делят детей». Все дети идентифицировали себя с маленьким медвежонком и становились на сторону отца или матери, в зависимости от конкретных семейных историй. И только одна пятилетняя девочка отметила, что стала бы помогать мишке, который один, потому что «так честнее», но и обследование этой девочки касалось предполагаемых развратных действий в отношении ее, а не спора родителей о порядке общения.
Лев на картинке «Лев с трубкой» у тринадцати детей ассоциировался с отцом и у одного мальчика — с дедушкой. Отношение к образу «отца-льва» было дистантным («сидит думает, как бросить курить») или открыто негативным — в случаях, когда был нарушен контакт с отцом (шестеро детей). Дети, эмоционально привязанные к отцу, положительно интерпретировали образ льва: умный, всегда принимает правильные решения, добрый. Двое детей, подчеркивая недостатки, ошибки льва-отца, пытались найти ему оправдания и предложить выход из ситуации (например, «он много работал, но не заметил, когда допустил ошибку, все потерял, не знает, что теперь делать и как все исправить»). Таким образом, несмотря на конфликты, эмоциональную отчужденность, потребность в общении с отцом у детей была сохранена. Только двое детей, мальчики одиннадцати лет, ввели в рассказ еще один персонаж — мышь, роль которой была в том, чтобы доставить беспокойство льву. В одном случае мальчик ассоциировал мышь с матерью, говоря, что она его изводит, а в другом ребенок ассоциировал себя с образом мыши, поясняя, что «мышь достанет льва, чтобы он что-то, в конце концов, понял».
Сюжет картинки «Взрослая обезьяна беседует с маленькой обезьянкой» у 10 детей не вызвал ассоциаций с негативными эмоциями отчуждения, агрессии со стороны взрослых. Например, были такие ответы детей: «Обезьяна-мама беседует с сыночком, учит, как себя вести». Одна девочка отметила в сюжете картинки эмоционально близкие отношения между маленькой обезьянкой и мамой, грустно добавив: «А папа на диване, с другой женщиной». Двое детей восприняли взрослую обезьяну как агрессивную мать, унижающую при других ребенка. У двоих детей были ассоциации взрослой обезьяны с образом бабушки. Один ребенок, Сергей Т. одиннадцати лет, в семье которого был очень острый и публичный конфликт между родителями о проживании детей, весь сюжет картинки преподнес как опыт негативных переживаний в общении с матерью и ее родителями (обезьяны на диване): «Мама издевается над сыном…. Сзади сидят ее мама и папа, они шепчутся про этого парня. Они и так как мартышки, эти бабушки и дедушки. Шепчут плохое. Маленького унижают без конца. Это по картинке видно, все понятно».
Наибольшее диагностическое значение конфликтных отношений между детьми и родителями, опыта переживания насильственных действий со стороны взрослого выявил сюжет картинки «Щенок на лапах взрослой собаки». Девять из четырнадцати детей восприняли сюжет как агрессию взрослой собаки в отношении щенка, при этом шестеро детей ассоциировали негативный образ собаки с матерью, а двое — с образом отца. У одного мальчика пяти лет были негативные ассоциации данного сюжета и с матерью, и с отцом.
Лишь одна пятилетняя девочка, в анамнезе семейной истории которой не было ситуации развода родителей (родной отец девочки погиб), активно в сюжетах использовала сказочных персонажей. Сюжеты рассказов носили нейтральный по отношению к родительским отношениям характер, проекции переживаний девочки были связаны с ночными страхами, а не с конфликтными отношениями родителей.
Темы рассказов «Три желания» и «Я волшебник» были связаны у детей с преодолением запретов на игровую деятельность, удовлетворением потребности в общении со сверстниками, возможностью с помощью волшебства повысить свой авторитет в группе детей [15; 19]. Практически у всех детей были в анамнезе психосоматические заболевания (пищевая аллергия, бронхиальная астма), и их желания сводились к возможности съесть запретные продукты — цитрусовые, шоколад и т.п. Примечательно, что у 20 из 24 обследованных детей последнее из трех возможных желаний носило в той или иной мере альтруистический характер. Эти желания детей в первую очередь были связаны с темами здоровья членов семьи и всех людей на земле и во вторую очередь — с материальными благами для близких, для всей семьи, а часто и для человечества в целом. Например, «чтобы люди научились лечить рак, стали меньше умирать», «чтобы не было бедных, никто не голодал». У очень эгоцентричного мальчика девяти лет, в семье которого инициатором конфликта выступала мать, предъявлявшая материальные претензии к мужу, после эгоистических пожеланий удовлетворить все свои развлекательные потребности последнее желание было таким: «Я бы пожелал, чтобы на земле все дети были удочерены, у инвалидов отросли ноги и другие конечности… чтобы бедные люди жили в домах, не было бездомных». Таким образом, несмотря на конфликты в семье, процесс усвоения и принятия общечеловеческих ценностей у детей сохранен.
Пятеро детей, остро переживающих развод родителей, связывали актуальные желания с тем, чтобы «родители не ссорились», «чтобы все стало как было». У одного шестилетнего мальчика работа с рассказом «Три желания» вызвала аффективную реакцию, ребенок сказал: «Как вы не понимаете! Я хотел бы, чтобы к ним вернулась любовь, а мне ничего не надо, у меня и так все есть». Другой ребенок, мальчик четырех лет, около года не видевший отца, поскольку встречам препятствовала мать, и на момент обследования два месяца проживавший с отцом, который его также насильно забрал у матери, дал аффективный ответ: «Хочу домой, хотел бы быть самим собой».
При работе с рассказом «Шапка-невидимка» стратегии поведения детей в школе и на улице в большинстве случаев касались тем авторитета среди детей, удовлетворения коммуникативной потребности, избегания ответственности за невыученный материал, возможности списать на уроке. Застенчивые дети давали ответы, связанные со страхом публичных выступлений, ответов у доски («стал бы невидимым и ушел домой»). Стратегии поведения дома — дома у мамы или дома у папы — выявляли конфликтные отношения со взрослыми, желание обрести возможность избежать контактов с кем-то из родителей или, наоборот, получить возможность общения: «открыл бы папе дверь», «убежал бы», «был бы невидимым», «ушла бы домой ночевать». Одна девочка семи лет ответила, что дома у папы пряталась бы от него, а дома у мамы пряталась бы от отчима.
Следует отметить, что открытых антисоциальных стратегий поведения или желаний никто из обследуемых детей не демонстрировал.
Трое детей из восьми, с которыми была проведена работа по рисуночной методике «Добро и зло», нарисовали лица людей и подписали рисунки: «добро» и «зло», ассоциируя с этими понятиями мать или отца (см. рис. 1, 2, 4).
Рис. 1. Рисунок Светланы В. семи лет, конфликт родителей в связи с проживанием детей на момент обследования длился около двух лет
Рисунок матери, изображенной Светланой В. семи лет как образ зла, показывает, что эмоционально насыщенный образ матери представлен в сознании девочки, к сожалению, только с негативной стороны. Образ матери непосредственно связывается с архетипами отрицательных сказочных персонажей — ведьмы, колдуньи. На момент обследования образ матери у девочки ассоциировался с угрозой устойчивости своему существованию в стабильной обстановке, с угрозой благополучию других членов семьи, к которым девочка эмоционально привязана, которых любит (по результатам теста «Незаконченные предложения», теста цветовых отношений). Не вошел образ матери и в рисунок девочки «Моя семья».
Рис. 2. Рисунок «Добро и зло» Игоря Д. девяти лет из
семьи с предразводной ситуацией. Отец, со слов матери, применяет
физическую силу в конфликтах
с ней и ребенком
Во втором примере, на рисунке Игоря Д. девяти лет, образ матери ассоциируется, наоборот, с положительными эмоциями, с добром. Отец же — с отрицательными эмоциями, он воспринимается ребенком как инициатор конфликтных отношений в семье. Полярное разделение на листе рисунков добра и зла представляется отражением в сознании ребенка ситуации развода родителей. По представлению мальчика, отец является источником конфликтов в семье. Тем не менее обе фигуры, мать и отец, для ребенка важны и эмоционально значимы. Однотипное изображение лиц (рисунки выполнены по единой схеме и одним цветом) свидетельствует о важности для Игоря Д. присутствия в его жизни обоих родителей. Негативное отношение к отцу, ассоциация его со злом, вероятно, обусловлена тревогой и страхом ребенка перед изменением условий жизни, если не будет рядом мамы, с которой мальчик чувствует себя уверенней и безопасней. Отец в ситуации развода воспринимается Игорем как угроза привычному для него образу жизни, как фактор разрушения комфортных условий жизни и эмоциональных связей с матерью.
О депривации потребности в родительской близости, об ощущении одиночества у Игоря Д. во время семейных конфликтов можно судить по рисунку 3, входящему в серию рисунков, которые предлагалось выполнить в соответствии с методикой «Семейная социограмма»: его представление об идеальной семье выразилось в том, что он заполнил все пространство котятами [16]. Тема котят в семейном конфликте (споре родителей о месте проживания Игоря Д. после их развода) являлась одним из способов давления матери на сына, чтобы он принял решение постоянно проживать с ней после развода. Игорь Д. на одной линии расположил три примерно одинаковых кружка («папа», «я» и «мама»), поместив себя в центре, но чуть ближе к маме. Ниже поместил кошку, затем кота «папу» и практически все свободное пространство заполнил кружками «кот» (котята). Таким образом мальчик в идеале представляет себе семью с мамой и папой, а множество котят является демонстрацией переживания мальчиком чувства неудовлетворенности эмоциональными взаимоотношениями родителей и своими отношениями с каждым из них. Котята выступают в качестве гиперкомпенсации положительного эмоционального вакуума в семье.
Рис. 3. Рисунок мальчика Игоря Д. девяти лет «Идеальная семья»
На рисунке 4 мальчик Сергей М. девяти лет и десяти месяцев также ассоциировал образы отца и матери с добром и злом. История конфликта в семье этого мальчика была одной из самых травматичных для ребенка. Сергей М. отчетливо помнит день, когда осознал конфликт между матерью и отцом, на тот момент ему было четыре года. В течение трех лет после того, как родители перестали проживать вместе, Сергей М. периодически виделся с отцом, мать часто препятствовала общению мальчика с отцом. Отец с сыном в основном общались, когда Сергей М. проходил лечение в больнице и в специализированном санатории для больных с бронхолегочной патологией, мать в больницах и санатории Сергея не навещала. Ребенок учился в первом классе, когда между родителями произошел очередной скандал о порядке общения и мать «выгнала» сына к отцу: привела его на свидание с отцом с вещами, документами и фотографиями ребенка. Проживая с отцом, Сергей М. в основном общался с матерью через sms-сообщения, обижался, что она часто не подписывает сообщения («Как мне узнать, что это от нее»). Он обиделся на мать за то, что о ее беременности и рождении брата узнал от отца, а не от нее («Почему она мне сама не сказала, я для нее кто?»). Подарки, которые мама дарила ему на Новый год и дни рождения, оставались в ее квартире, мать не разрешала брать их с собой.
Рис. 4. Рисунок «Добро и зло» Сергея М. девяти лет и десяти месяцев
Кроме рисунков, на которых понятия добра и зла откровенно ассоциировались с образами родителей, были рисунки, на которых дети напрямую не отождествляли эти понятия с матерью или отцом, но проекция с их образами все равно отчетливо прослеживалась. Например, мальчик Виталий Л. десяти лет, обследование которого проводилось по факту лишения родительских прав больной алкоголизмом матери, нарисовал паука и сказал, что это добро, потому что «паук уничтожает вредное — мух, комаров. Комар — вредное, так как пьет кровь». Девочка семи лет нарисовала женщину-волшебницу и пояснила, что это добро, а зло она рисовать не будет, но сказала, что «зло — это у папы цифры писать». Другая девочка восьми лет, когда ей предложили нарисовать зло, изобразила игровую ситуацию: девочка не дает ударить по мячу маленькому мальчику, взяв на себя вину за обиды младшего брата. Добро объяснила так: «это когда папа с детьми и не мешает им играть». Затем добавила, что «зло — это когда отец и мать отбирают все друг у друга» 3.
Мальчик Павел Р. девяти с половиной лет на одной стороне листа нарисовал плюс, на другой стороне — минус (см. рисунок 5). Он охотно пояснил, что когда плюс, то это всегда хорошо, это добро, а когда минус — это всегда плохо. Рисунок мальчика похож на рисунок его мамы: она, выполняя задание теста «Пиктограммы», понятия «развитие» и «бедность» ассоциировала с символом «доллар» со знаками «плюс» и «минус». Ее претензии к мужу сводились к количеству заработанных денег [24].
Рис. 5. Рисунок «Добро и зло» Павла Р. девяти лет и шести месяцев
Представление о добре, о хорошем и положительном в жизни у Павла Р. ассоциируется с приобретением, с ростом каких-либо благ: «хорошо — это когда все в плюсе, а плохо — когда все в минусе». То есть у ребенка намечается формирование потребительского отношения к жизни. Моральное мышление достаточно узкое, конечная цель добра сводится к приобретению каких-либо благ. Во время семейной жизни мать мальчика зарабатывала значительно больше отца, которого постоянно этим попрекала, устраивала скандалы.
Однако здесь же прослеживается хороший уровень обобщения и отвлеченного мышления: при изображении добра и зла мальчику не потребовалось никаких конкретных ситуаций для своего толкования этих понятий. Ребенок понимает разницу между хорошим и плохим, свое понимание добра и зла распространяет на всех людей. Эмоционально отдает предпочтение добру, для изображения плюса выбрал карандаши синего и зеленого цвета.
Рис. 6. Рисунок «Добро и зло» Валерия С. одиннадцати лет, мать с алкогольным психозом
В семейной истории мальчика Валерия С. одиннадцати лет не было проблем, связанных с порядком общения и местом проживания. Развод родителей произошел по инициативе матери, которая после развода сразу вышла повторно замуж. Отец мальчика продолжал содержать мать и ребенка, периодически финансировал лечение бывшей жены у нарколога. Примерно за два месяца до обследования Валерий С. переехал на постоянное проживание к отцу после очередной ссоры матери с мужем. Ребенок оказался свидетелем поножовщины, сам вызвал полицию и «скорую» для матери и ее мужа. Валерий С. с отцом проводил летние каникулы, жил с его родителями на даче, выезжал с отцом на отдых к морю. Отец контролировал учебу сына в школе, посещал родительские собрания. Однако в течение девяти месяцев до переезда мальчика к нему отец по состоянию здоровья (перенес за это время три операции) практически с сыном не виделся и не поддерживал контакты с учителями в школе. Обследование Валерия С. проводилось по поводу лишения матери родительских прав. На рисунке 6 мальчик изобразил представление о добре и зле в виде мира и войны. Несмотря на то что на рисунке нет прямых образов родителей, представления ребенка о добре и зле связаны с опытом детско-родительских отношений в семье, с переживанием, вызванным увиденным насилием, и участием в насильственных эпизодах с матерью, с отдыхом и миром при общении с отцом.
Задание выполнить рисунок по инструкции «Я боюсь, не хочу вспоминать» эмоционально было самым сильным для детей: оно стимулировало проявление интенсивных чувств и воспоминаний мальчиков, актуализировало переживания Сергея М. и Валерия С. по поводу взаимоотношений с матерью и даже вызвало слезы (см. рисунки 7 и 8).
Рис. 7. Рисунок Сергея М. «Я боюсь, не хочу вспоминать»
Работая с рисунком, Сергей М. попросил разрешения нарисовать несколько случаев. Нарисовав и рассказав первый случай о том, как он испугался в «доме страха» в парке, мальчик выполнил еще два рисунка и сообщил: «Второе — то, когда мы были в Испании, я съехал с такой горки — ты останавливаешься, только когда будешь внизу. И третье — моя картина, как меня мама выгоняла». Примечательно, что Сергей М. сам проранжировал ситуации «Я боюсь, не хочу вспоминать» от «просто страха» до самого сильного переживания. Начал мальчик с «комнаты страха», пояснив, что он испугался, но объективно ситуация была не очень опасной и могла показаться кому-то смешной. Сергей сказал: «Может, вам это покажется смешным, но я действительно испугался». Серьезный испуг в аквапарке, когда Сергей М. почувствовал, что летит с горки, как в пропасть, оказался по силе для него равным ситуации, когда его выгнала мама. Неслучайно Сергей М. сначала хотел горку поставить на третье место. Как ощущение катастрофы, потерю почвы, опоры, корней можно охарактеризовать переживания мальчика в ситуации, когда мать с вещами передала его отцу. Примечательно, что в сюжете этого рисунка Сергей М. отчетливо передал мимику человечков: орущая мать и рядом грустный, подавленный ребенок (см. рис. 7). Переживания разрыва с матерью остаются для мальчика актуальными и травматичными.
Рис. 8. Рисунок Валерия М. «Я боюсь, не хочу вспоминать»
Валерий С., так же как и Сергей М., нарисовал конкретную ситуацию, которая стала причиной переезда ребенка от матери к отцу. Рисунок насыщен красками и эмоционально нелегко дался мальчику, у ребенка появились слезы, когда он стал работать над рисунком. Выслушав инструкцию, Валерий спросил: «Что можно нарисовать? Страшный сон? Картину из жизни?». Он получил ответ: можно самому выбрать сюжет рисунка. На что мальчик сказал, что изображение будет не для слабонервных, и нарисовал сюжет ссоры матери с ее другом Иваном. Сначала выполнил рисунок простым карандашом, но во время рассказа, сопровождавшего рисунок, взял цветные карандаши и дополнил картинку. Мальчик рассказал, что, когда мать в очередной раз стала «наезжать» на Ивана, он порезал себе вены, бросил в мать нож, поранив ей спину. Ребенок вынужденно принял участие в конфликте, видел кровь. С его слов, он вызвал полицию и «скорую», взял пневматический пистолет и пытался спасти мать, целясь в Ивана (см. рис. 8).
Рис. 9. Рисунок Валеры С. «Моя семья»
По окончании рассказа Валерий С. вернулся к рисунку «Моя семья», на котором изначально нарисовал контур матери простым карандашом, а фигурки отца с женой, сестру и себя раскрасил цветными карандашами. Мальчик посмотрел на рисунок, изображающий маму, и сказал, что она обычно «куролесит», взял красный карандаш и решил ее тоже раскрасить, пояснив: «Ну что ж, она совсем такая…», сделал небрежную штриховку одежды и дорисовал ей волосы (см. рис. 9). Сергей М., когда работал над рисунком «Семья животных», изображая маму утконосом, пояснил, что «она не всегда была такой», «она, конечно, тогда была доброй» (см. рис. 10). У Валеры С., несмотря на привязанность к отцу и желание жить с ним, отмечается существование коалиции с матерью. Рисунки Сергея М., который самостоятельно нарисовал две семьи — «сейчас» и «была», также демонстрируют, что, несмотря на отчужденность матери в «старой» семье от него и отца, мальчик в семье, которая «была», чувствовал себя комфортнее. Сергей М. идентифицирует в «старой» семье себя с образом отца: «Папа — лев, но и я кудрявый львенок». В «прошлой» семье самооценка Сергея устойчивее, ему не надо самоутверждаться, мальчик охотно играет роль ребенка, роль сына своего отца, ребенку не надо доминировать, конкурировать, добиваясь внимания к себе отца, его жены и сына этой женщины. Если в «старой» семье мальчик идентифицирует себя с отцом, то в «новой» семье, сохраняя эмоциональную связь с отцом, мальчик идентифицирует себя с родной матерью, чувствует свою отчужденность от «новой» семьи, и образы носорога и утконоса согласуются между собой.
Таким образом, у обоих детей, несмотря на опыт травматичных конфликтов с матерью, переживаний отчужденности, не обнаружено желания обидеть или унизить мать. Мальчики не проявляли агрессии в отношении матери. Потребность в общении с матерью, ее любви у них, несмотря на все обиды и негативные переживания, сохранена, детям не хватает тепла матери, внимания с ее стороны, заинтересованности матери в их делах, успехах и неудачах.
Рис. 10. Рисунок Сергея М. «Семья животных»
Следует отдельно отметить рисунок Павла Р. девяти лет на тему «Я боюсь»: при наличии внешне благополучной семьи, декларировании матерью привязанности к сыну, она не предполагала, что с начала учебного года, в течение примерно четырех месяцев, ребенок жил в страхе и ожидании смерти. Этот страх возник на фоне обсуждений в СМИ предсказания конца света по календарю народа майя 25 декабря 2012 г. Обследование мальчика проводилось в конце декабря 2012 г. Информация, получаемая ребенком из прессы, обсуждаемая в кругу сверстников, серьезно травмировала мальчика, актуализируя страхи и блокируя развитие перспектив на будущее. Нарушенное общение с матерью, низкий контроль со стороны родителей интересов ребенка, с одной стороны, и невозможность проговаривать страхи, обсуждать информационное поле с родителями, делиться с кем-либо из близких своими опасениями, с другой стороны, стали формировать у Павла пассивность и провоцировать уход от контактов, поиск искусственных способов решения проблем (например, выпить снотворное). Мальчик впечатлителен и раним, он боится за свою жизнь, у него отсутствует чувство безопасности (см. рисунок 11). Диагностичным в этом плане оказался рисунок Павла Р., выполненный по инструкции «Я большой» (см. рисунок 12). Работая над заданием, он давал пояснения: «Лежу на столе, язык, напился. Сижу в костюме черепашки ниндзя. Мне плохо, помогите! Лежу и сплю на столе, был черепаший Новый год. Это сон, на столе снотворное, которое выпил, так как не мог спать». У мальчика нет пока позитивного представления об учебно-профессиональной деятельности. Взрослость он сравнивает с возможностью получить свободу, то есть беспрепятственно развлекаться, но в то же время рисунок свидетельствует о наличии у ребенка серьезных страхов перед будущим, боязни потерять контакты. Паша не представляет себе круг общения во взрослом возрасте как с ровесниками, так и с родителями. Он через сон ищет чувство безопасности, спасение от неприятностей.
Плохо дифференцированные и тревожные представления себя во взрослой образовательной и профессиональной деятельности были проиллюстрированы рисунками других детей. Например, фигура человека на рисунке Валерия С. «Я большой, мне 20 лет» похожа на фигуру человека на рисунке Павла Р. (см. рисунки 12 и 13). Валерий изобразил себя в городской среде, идущим на работу. Уточнил, что будет работать аудитором, как и папа, то есть Валерий идентифицирует себя с отцом. Однако закрытые очками глаза, жвачка вместо рта, неуверенная поза свидетельствуют о тревоге мальчика, он плохо представляет себе свое взрослое будущее, и образ отца служит ему защитой, надеждой на то, что у него в итоге все сложится так же хорошо, как и у папы.
Рис. 11. Рисунок Павла Р. «Я боюсь»
Рис. 12. Рисунок Павла Р. «Я большой»
Рис. 13. Рисунок Валеры Д. «Я большой»
Никто из обследуемых дошкольников не мог представить себя взрослым, дети серьезно переживали, думая о ближайшем будущем, а иногда боялись его. Изображение 14 — это рисунок шестилетнего мальчика Алексея, которому через полгода предстояло стать первоклассником.
Рис. 14. Рисунок Алексея шести лет «Я вырос и хожу на работу»
Ребенок рассказал, что не знает, где бы хотел работать, однако ему известно, чем занимаются его родители: мама работает в компании по добыче нефти, а папа продает «Самсунги». Алексей нарисовал человечка и цифру шесть и сказал: «Вот я большой, пошел в школу. У меня пенал, сменная обувь — все, что надо для школы». Для мальчика актуальны его ближайшие планы, изменение его статуса, когда он превратится в школьника.
Таким образом, можно отметить, что травматические переживания прошлого, деформация систем детско-родительских отношений, накладывающие отпечаток на образ будущей семьи, учебной и профессиональной деятельности, могут диагностироваться и, следовательно, корректироваться у детей начиная с дошкольного возраста, а не только у подростков [25].
Заключение
На основании всей выборки обследованных детей можно выявить следующие общие тенденции: страх перед будущим, низкую дифференцированность образа «Я взрослый», перенос категорий «добро» и «зло» на образы отца и матери в соответствии с ролями последних в семейном конфликте. Наиболее типичные и в то же время наиболее яркие данные были получены при работе с детьми, в семьях которых присутствует алкоголизм матери, жестокое и эмоционально отвергающее поведение матери в отношении ребенка. При этом базовая потребность в общении с матерью и ее любви у детей сохраняется.
Таким образом, результаты исследования позволяют наметить направления типизации психологического статуса ребенка из семьи с высоким уровнем дисфункциональности родительской ответственности, а именно детей из семей, прибегающих к судебным решениям внутрисемейных противоречий. Проблемы психологического развития, социализации детей в дисфункциональных семьях, когда родители не могут разрешить конфликты между собой и обращаются к внешнему, правовому регулятору функционирования семьи, к судебным решениям, очень похожи на проблемы детей-сирот, оказывавшихся в приемных семьях [13]. Практически все дети в исследуемых семьях травмированы конфликтами, пережили эмоциональную отчужденность, а часто и насилие со стороны родителей и оказываются в частично приемных семьях, когда дети периодически проживают то в одной, то в другой семье, когда мать и отец вступают в повторные браки. Нарушение ролевых стереотипов, половой идентификации детей может привести к серьезным личностным конфликтам, формированию патологических влечений. Игнорирование мнений детей, когда судебные решения принимаются без психологического обследования членов семьи, способствует усилению восприятия образа матери или отца как негативного в сознании детей. Подкрепление чувства несправедливости у детей при внешнем, то есть по судебным решениям, навязывании им контактов с кем-либо из родителей против их воли закрепляет страхи и обиды. И это может в конечном итоге сформировать устойчивую ненависть ко всем женщинам или мужчинам, к семейной жизни и детям и послужить основой формирования механизма криминальной агрессии и сексуальных перверсий [5].
Все многочисленные теоретические и методические разработки, подтверждающие одни и те же факты неблагополучного развития детей в дисфункциональных семьях, имеют мало смысла без включения конкретных рекомендаций и требований к судьям, службам, отвечающим за работу с детьми и подростками: к сотрудникам службы опеки, инспекторам по работе с подростками, школьным психологам, психологам учебных исправительных учреждений и т.п. Важно обращать внимание не только на детей из социально неблагополучных семей, но и на детей из внешне благополучных семей со средним и выше среднего материальным достатком и оказывать психологическую помощь обеим категориям.
_______________________
1 Обследовалась пятилетняя девочка в связи с заявлением бабушки о развратных действиях отчима. Родной отец девочки погиб, когда ей было 10 месяцев, и на момент обследования девочка проживала более трех лет в функциональной полной семье. Результаты обследования этой девочки выступили в качестве результатов контрольной группы (как результаты обследования ребенка из семьи, в которой кризисная ситуация не была связана с конфликтом между родителями). ↑
2 В работе с детьми также применялась методика «Семейная социограмма» [16]. Детям старше восьми лет предлагали опросники «Методика многофакторного исследования личности Кэттелла. Детский вариант», «Методика многомерной оценки детской тревожности», опросник «Подростки о родителях» [1; 6; 11], но результаты исследования по методикам в тексте статьи не представлены, так как авторы планируют издать отдельную работу по этим методикам с анализом результатов психологического обследования родителей. ↑
3 Рисунки у авторов не сохранились. ↑
Литература
1. Адаптивный модифицированный вариант детского личностного опросника Р. Кеттела: методические рекомендации / Сост. Э.М. Александровская, И.Н. Гильяшева. – Л.: НПИ им. В.М. Бехтерева, 1985.
2. Алиэскеров М.А., Енгалычев В.Ф. Юридический психолог в гражданском судопроизводстве: возможности и функции // Арбитражный и гражданский процесс. – 2004. – № 3. – С. 21–26.
3. Андреева А.Д. Перфекционизм современных родителей как дисфункция чувства ответственности // Человек как предмет междисциплинарного гуманитарного познания. Сборник научных статей Международной научно-практической конференции. – СПб., 2015. – С. 245–250.
4. Андреева А.Д., Данилова Е.Е. Особенности родительского контроля в современных социокультурных условиях // Теоретическая и экспериментальная психология. – 2014. – Т. 7, № 2. – С. 108–122.
5. Бегунова Л.А. Анализ уголовных дел по изнасилованиям и убийствам как метод сбора информации для составления психолого-криминалистического портрета преступника // ВНИИ МВД РФ. Атуальные проблемы работы ОВД: сборник научных трудов адъюнктов. – М., 2000. – С. 22–29.
6. Вассерман Л.И., Горьковая И.А., Ромицына Е.Е. Тест подростки о родителях. – М.; СПб.: Фолиум, 1995.
7. Венгер А.Л. Психологическое консультирование и диагностика: Ч. 1, 2. – М.: Генезис, 2001.
8. Глозман Ж.М. Нейропсихогическое обследование: качественная и количественная оценка данных. – М.: Смысл, 2012. – 264 с.
9. Енгалычев В.Ф., Шипшин С.С. Практикум по судебно-психологической экспертизе: учебно-методическое пособие для экспертов; учебное пособие для студентов факультетов психологии высших учебных заведений. – Калуга: КГУ им. К.Э. Циолковского, 2010. – 212 с.
10. Куфтяк Е.В. Жизнеспособность семьи: теория и практика // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2014. – N 5(28) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: 28.04.2015).
11. Малкова Е.Е., Вассерман Л.И. Психодиагностическая методика для многомерной оценки детской тревожности. Пособие для врачей и психологов. – СПб.: НИПНИ им. Бехтерева, 2007.
12. Министерство Юстиции Российской Федерации //
Сведения о государственной регистрации актов гражданского состояния и
органах, ее осуществляющих за январь-декабрь 2014 года [Электронный ресурс].
– URL: http://minjust.ru/ru/press/news/svedeniya-o-gosudarstvennoy-registracii-aktov-
grazhdanskogo-sostoyaniya-i-organah-ee-3 (дата обращения: 02.06.2015).
13. Николаева Е.И. Теоретический анализ и экспериментальное решение проблемы отказа от детей-сирот в приемных семьях // Теоретическая и экспериментальная психология. – 2014. – Т. 7, № 4. – С. 90–106.
14. Никольская И.М. Клиническая психология семьи: основные положения // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2010. – № 4(5) [Электронный ресурс]. – URL: http://medpsy.ru (дата обращения: 20.04.2015).
15. Никольская И.М., Грановская Р.М. Психологическая защита у детей. – СПб.: Речь, 2010. – 352 с.
16. Никольская И.М., Пушина В.В. Семейная социограмма в психологическом консультировании: учебное пособие для врачей и психологов. – СПб.: Речь, 2010. – 223 с.
17. Осницкий А.К. Выявление проблем ребенка и родителей с помощью «Фильм-теста» Рене Жиля» // Вопросы психологии. – 1997. – № 1. – С. 55–62.
18. Семейный кодекс Российской Федерации от 29 декабря 1995 г. № 223-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации от 1 января 1996. – № 1. – С. 16.
19. Социализация детей и подростков. Методический комплекс. – М.: МПГУ, 2009. – 100 с.
20. Судебный департамент при Верховном суде Российской Федерации // Судебная статистика [Электронный ресурс]. – URL: http://www.cdep.ru/index.php?id=79 (дата обращения: 02.06.2015).
21. Тарабрина Н.В. Экспериментально-психологическая методика изучения фрустрационных реакций: методические рекомендации. – Л., 1984.
22. Тест тревожности (Р. Тэммл, М. Дорки, В. Амен) // Диагностика эмоционально-нравственного развития / ред. и сост. И.Б. Дерманова. – СПб., 2002. – С. 19–28.
23. Управление записи актов гражданского состояния
города Москвы // Регистрация актов гражданского состояния по месяцам
за 2014 г. [Электронный ресурс]. –
URL: http://zags.mos.ru/stat/gosudarstvennaya_registratsiya_aktov_
grazhdanskogo_sostoyaniya/acts-of-civil-status-of-the-months-in-the-year-2014.php
(дата обращения: 02.06.2015).
24. Херсонский Б.Г. Метод пиктограмм в психодиагностике. – СПб.: Речь, 2003.
25. Щелинг И.В. Влияние образ будущего на самореализацию подростков и юношей, воспитывающихся в условиях родительской депривации. Теоретическая и экспериментальная психология. – 2013. – Т. 6, № 2. – С. 86–93.
26. Эйдемиллер Э.Г., Добряков И.В., Никольская И.М. Семейный диагноз и семейная психотерапия: учебное пособие для врачей и психологов. – СПб.: Речь, 2003. – 336 с.
27. Юдеева Т.Ю. Перфекционизм как личностный фактор депрессивных и тревожных расстройств: автореф. дис. … канд. психол. наук. – 2007.
28. Fabricius W.V. Parenting time, parent conflict,
parent-child relationships, and children's physical health // Parenting
plan evaluations: Applied research for the family court. – 2012.
– С. 188–213 [Electronic resource]. –
https://books.google.ru/books?hl=ru&
lr=&id=cRppAgAAQBAJ&oi=fnd&pg=PA188&dq=Parenting+time,+parent+conflict,+parent-child+relationships,+and+children%27s+physical+health+&ots=Iu_IQHTlLY&sig=c5cbpI_
EDyKgqlMFVpHf0u2Sabw&redir_esc=y#v=onepage&q=Parenting%20time%2C%20parent
%20conflict%2C%20parent-child%20relationships%2C%20and%20children's%20physical
%20health&f=false (Accessed 20 May 2015).
29. Hetherington E.M., Arasteh J.D. Impact of Divorce,
Single Parenting and Stepparenting on Children: A Case Study of Visual
Agnosia. – Psychology Press, 2014 [Electronic resource]. –
https://books.google.ru/books?hl=ru&lr=&id=l457AgAAQBAJ&
oi=
fnd&pg=PP1&dq=+Hetherington+E.+M.,+Arasteh+J.+D.+Impact+of+Divorce,+Single+
Parenting+and+Stepparenting+on+Children:+A+Case+Study+of+Visual+Agnosia.+%E2%
80%93+Psychology+Press,+2014.&ots=kXvlPvURyD&sig=GavJKnjSIagMqGNTuwAPx8N5r_
M&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false (Accessed 29 May 2015).
30. Kalmijn M. How Childhood Circumstances Moderate
the Long-Term Impact of Divorce on Father–Child Relationships //
Journal of Marriage and Family. – 2015 [Electronic resource]. –
http://onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1111/jomf.12202/abstract?userIsAuthen
ticated=false&deniedAccessCustomisedMessage= (Accessed 20 Juli 2015).
31. Pruett K., Pruett M.K. Sustaining Parent-Young Child Relationships during and after Separation and Divorce. Or Not // Zero to Three (J). – 2012. – Т. 32, № 5. – С. 33–39 [Electronic resource]. – http://eric.ed.gov/?id=EJ1002660 (Accessed 09 April 2015).
32. Sobolewski J.M., Amato P.R. Parents' discord and
divorce, parent-child relationships and subjective well-being in early
adulthood: Is feeling close to two parents always better than
feeling close to one? // Social Forces. – 2007.
– Т. 85, № 3. – С. 1105–1124 [Electronic resource].
– http://ift-malta.com/wp-content/uploads/2012/08/
Parents-Discord-and-Divorce-Parent-Child-Relationships-and-Subjective-Well-Being-in-Early-Adulthood.pdf
(Accessed 08 May 2015).
Ссылка для цитирования
УДК 159.922.7:316.352.2
Андреева А.Д., Бегунова Л.А. Переживание детьми дисфункции чувства родительской ответственности в кризисных ситуациях // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2015. – N 5(34) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).
Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.
Children’s experience of the dysfunction of parental responsibility feeling in crisis situations
Andreeva Alla Damirovna1
E-mail: alladamirovna@yandex.ru
Begunova Lyudmila Anatolievna1
E-mail: lab6510@list.ru
1FSBSI Institute of Psychology of RAE
4/9 Mokhovaya St., Moscow, 125009, Russian Federation
Abstract. The article provides an analysis of the results of psychodiagnostic examination of children whose families are experiencing deviant crisis caused by their parents' divorce and the definition of the place of residence of the minor child. The results of examination let us plan directions in typization of psychological status of children from the family with high-level dysfunctionality of parental responsibility. The judgments, accepted without considering of child’s opinion and psychological examination of family members, promote increasing of negative mother’s or father’s image in child’s mind. When children are forced to contact with any of their parents, it reinforces the feeling of injustice and fixes fears and hurt. It is shown that the dysfunctional state of these families is conditioned by violation of the feelings of parental responsibility, manifested in ignoring the child’s pressing needs and interests by the parents, the manipulation of the child's affection for the sake of solving their own problems of psychological and social character. A significant similarity of the psychological status of children from families with a high level of dysfunctionality, namely families resorting to judicial decisions of intrafamily conflicts has been revealed.
Key words: parental responsibility; dysfunctional family; child-parent relations; family psychology; expert opinion; image of future; deprivation; socialization.
|
|
|
|
Предыдущие |
|
|