Корсаков С.С.

 

Вернуться на главную страницу
О журнале
Редакционный совет
Приглашение к публикациям

Сергей Сергеевич Корсаков — психиатр-психотерапевт

Бурно М.Е. (Москва, Россия)

 

 

Бурно Марк Евгеньевич

Бурно Марк Евгеньевич

–  доктор медицинских наук, профессор, врач психиатр-психотерапевт, профессор кафедры психотерапии и сексологии; федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение дополнительного профессионального образования «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Министерства здравоохранения Российской Федерации, ул. Баррикадная, д. 2/1, стр. 1, Москва, 125993, Россия.
Тел.: 8 (499) 252-21-04.

E-mail: allaburno@rambler.ru

 

Аннотация

Служение душевнобольным знаменитого, известного всему миру психиатра Сергея Сергеевича Корсакова (1854—1900), основоположника московской клинической психиатрической школы, рассматривается, быть может, впервые как глубокая творческая психотерапевтическая работа русского гения-интеллигента. Из характера Корсакова, из его одухотворённого естественно-научного клинического мироощущения выводится его глубинная психотерапевтическая содержательная человечность в отношениях с больными и в его научной фундаментальной психиатрической прозе. Способность глубоко сочувствовать человеческому страданию открылась уже в гимназическом стихотворении Корсакова. Наполнено ею и предсмертное стихотворение психиатра. Это внешне скромное сопереживание горю, мягкость, деликатность души у Корсакова неразрывно с активной, практической помощью нуждающимся в ней, с требовательным психиатрически-психотерапевтическим воспитанием врачей и персонала. Застенчивый профессор предлагал заботиться о больных «маленькими подарками к именинам», но и человечески упрекал некоторых врачей за привычку садиться на кровать к больной женщине, сердился, когда оставляли больного в наказание без обеда и т.п. Приводятся имеющие отношение к психотерапии («моральному влиянию» (С.С. Корсаков)) подробные цитаты из давно ставшего библиографической редкостью старинного тома — корсаковского посмертного «Курса психиатрии» (1901). В своё время этот том изучал Лев Толстой. Обосновывается здоровая нравственная психастеническая основа личности Корсакова, типичная для многих чеховских интеллигентов в ту пору.

Указанное кратко выше, в сущности, стало русской основой сформировавшегося в Европе и в России (уже после раннего ухода Корсакова из жизни) и продолжавшегося развиваться в наше время — учения об особом психотерапевтическом эмоциональном интимном контакте с больными шизофренией (Якоб Клези, Макс Мюллер, Эрнст Кречмер, Фридрих Мауц, Семён Исидорович Консторум, Маргарет Сешейе, Сильвано Ариети, Манфред Блейлер, Гаэтано Бенедетти, Христиан Мюллер, Эуген Броди, Христиан Шарфеттер).

К сожалению, на Западе об этом мало кто знает.

Ключевые слова: Сергей Сергеевич Корсаков; история русской психиатрии и психотерапии; особый психотерапевтический эмоциональный интимный контакт с больными шизофренией; здоровая психастеническая личность.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

С.С. Корсаков — профессор Московского
университета [1, с. 183]

 

Работ о Сергее Сергеевиче Корсакове (1854—1900) — множество (смотрите библиографию в книге В.М. Банщикова [1, с. 303–322]). Это, во-первых, работы о клиницизме Корсакова и о Корсакове как основателе неувядающей и сегодня развивающейся Московской клинической (естественно-научной)психиатрической школы. Вот неполный список наиболее известных учеников и последователей Корсакова: Владимир Петрович Сербский, Александр Николаевич Бернштейн, Ардальон Ардальонович Токарский, Сергей Алексеевич Суханов, Николай Николаевич Баженов, Пётр Борисович Ганнушкин, Василий Алексеевич Гиляровский, Тихон Александрович Гейер, Тихон Иванович Юдин, Семён Исидорович Консторум, Самуил Григорьевич Жислин, Груня Ефимовна Сухарева, Андрей Владимирович Снежневский. Во-вторых, это исследования о «Корсаковском психозе», известном теперь в повседневной работе каждому психиатру Земли. В-третьих, это работы о Корсакове как гуманисте, общественном деятеле, педагоге, психологе, философе, путешественнике.

Поясню, уточню, что главная особенность российской естественно-научной (классически-клинической, материалистической, в том числе одухотворённо-материалистической) психиатрии — «школа Корсакова» — состоит, во-первых, в том, что она чувствует, понимает основой и причиной духа, душевной, духовной жизни материю, природу. Дух (в широком понимании — вплоть до тонких своих движений) вторичен, но уже не материален. Он лишь несёт в себе, в своих особенностях — особенности, следы первичной (породившей его) телесной природы, в том числе явно патологической или в виде известной предрасположенности к какой-то болезни, — природы, скрыто повреждённой, скрыто генетически «искривлённой» и т.д.

Во-вторых (и это неотрывно от первого), психиатр-клиницист в своём клиническом психопатологическом исследовании погружается в том числе в тонкости душевных, духовных болезненных и здоровых движений. В-третьих, психиатр-клиницист нередко с большим интересом и надеждой прибегает к разного рода психотерапии (лечению средствами своей души), чувствуя и понимая, что через душевное состояние пациента, через сложное душевное, духовное «окно» пациента открывает своей душой его телесные, организмические аптеки. И такого рода клиническая психотерапия тем сильнее, чем меньше в ней психотерапевтической техники и больше психотерапевтической личности. Особенно в случаях шизофрении, в том числе — тяжёлой. Тогда единственный способ психотерапевтически проникнуть в душевное состояние больного и через него в телесное — живая личность врачующего, лечебно оживляющая личность больного человека.

О психотерапии в корсаковском творческом понимании расскажу в этой работе.

Корсаков свою клинику целиком обустроил как Психотерапевтическую Личность, бережно оживляющую, лечащую личность душевнобольных.

Клиника С.С. Корсакова

 

«Таков организм психиатрической лечебницы, — пишет С.С. Корсаков в «Курсе психиатрии» [8]. — Жизнь его должна идти в стройном порядке, в котором, однако, должно быть исключено всё мертвенное, рутинное. Всё должно быть стройно, всё должно быть выполнено пунктуально, аккуратно по времени и по качеству, но в то же время всё должно быть сознательно. Живая душа должна быть видна во всём и прежде всего в индивидуализации каждого больного. Больной не должен быть номером, а должен быть личностью, хорошо знакомою всем лицам персонала, которые имеют к нему отношение. Мы в нашей клинике избегаем даже называть в разговоре между собой больных по фамилии, а называем по имени и отчеству: личное отношение сохраняется при этом больше. Врачу и надзирателям должна быть известна и прошлая жизнь больного, и его интересы; он должен знать то, что его заботит, что составляет его особенности, его привычки. Маленькие услуги, оказываемые благодаря именно пониманию индивидуальных особенностей больного, внимание к интимным сторонам его жизни со стороны врачей и надзирателей, поддерживают в больном более чем что-либо тесную связь с врачом и помогают последнему укреплять в больном шатающуюся и готовую распасться личность».

Как можно менее заметным для больного должен быть надзор. «Нужно всегда помнить слова Достоевского, высказавшего в «Записках из мёртвого дома», что одно из величайших мучений — это не иметь возможности быть одному, вечно быть под взглядом надзирателя. Помня это, мы всегда найдём необходимым смягчать надзор там, где это возможно и не вредно для больного, организовать его так, чтобы он не был чрезмерно назойлив и не являлся бы в виде чего-то неотвязно преследующего: ведь когда врач или надзиратель говорит с больным, играет с ним в шашки или читает ему вслух, он, конечно, может очень удобно следить, чтобы больной не сделал себе вреда, но для больного этот способ надзора далеко не так тягостен, как если беспрерывно смотреть на него в отверстие двери, стоять, так сказать, над его душой, что раздражает его и может привести больного в состояние наступления» [Там же. С. 563–564].

С.С. Корсаков в кабинете [10, с. 13]

 

Уточню здесь от себя, что помочь человеку быть самим собою — это забота о его личности. И вообще наше личностное отношение к пациенту оживляет его личность, самособойность до целительного вдохновения. В этом неразделимость, неразрывность личностного и творческого. Творчество — выполнение любого дела неповторимо по-своему, сообщающее творящему творческое вдохновение.

Дабы ещё яснее уточнить существо этой особой личностной психотерапии и подчеркнуть естественно-научное мироощущение Корсакова в приведённых истинно научных одухотворённо-тонких описаниях, напомню, как в этом же «Курсе…» Корсаков поясняет, что есть для него личность.

«Личностью человека мы называем совокупность его душевных качеств: совокупность свойственных ему чувствований, его способ мышления, характер его поступков. Личность для каждого человека имеет по отношению к определению его индивидуальности значение, сходное с тем, какое для телесных свойств имеет его физический облик. Личность у каждого человека имеет такие же определённые признаки, как форма его тела, черты его лица. <…> Но <…> личность не есть простая совокупность душевных свойств, а организованное их сочетание. Подобно тому, как ткани нашего тела слагаются в телесный организм, так и душевные свойства, сочетаясь по законам жизни, образуют личность. Поэтому личность человека есть также организм или самостоятельная часть организма». При этом «один род мыслей и поступков свойствен одного рода личностям, другой — личностям другого рода. Конечно, личность «подвергается изменениям» — «физиологическим» («особенно под влиянием возраста») и «патологическим»» [Там же. С. 1–2].

«Курс психиатрии» С.С. Корсакова (1901)

 

Разрешил себе эти довольно подробные цитаты из такого редкого сейчас классического тома, выпущенного 115 лет назад, ещё и по двум причинам. Во-первых, сегодняшней нашей обстановке психиатрического учреждения не грех поучиться у прежней, корсаковской психотерапевтической обстановки служения душевнобольным в духе русской психастенической интеллигенции (при том, что существовала тогда в России и чеховская «Палата № 6»). И, во-вторых, корсаковское естественно-научное понимание личности — это и сегодняшнее практическое понимание личности (часто отождествляемой с характером) подавляющим большинством отечественных психиатров-психотерапевтов (учёных и практиков). Понимание это расходится с пониманием личности психологами [9, с. 16–17]. В соответствии с этим и психотерапия психологов (в том числе клиническая) — иная, нежели клиническая классическая психотерапия как неотъемлемая часть клинической классической психиатрии [3].

В корсаковскую «систему морального влияния» («основанную на знании патологии душевных болезней», «лечащую атмосферу лечебницы») входит и «целый ряд способов психического лечения» [8, с. 565], о чём далее.

Рядом с системой нестеснения (No-restraint), системой открытых дверей, системой рабочего режима, системой постельного режима (помогающей тяжёлому больному сознавать себя больным и подчиняться исследованию) система морального влияния «должна считаться основною в деле лечения душевных болезней» [Там же. С. 566]. Несмотря на величие психофармакотерапевтической эры, лекарства в большинстве случаев сегодня не излечивают хронические душевные заболевания. Больница помогает с помощью лекарств как можно менее болезненно переждать остропсихотический приступ или обострение. Если бы при этом ещё оставалась сегодня корсаковская «система морального влияния», корсаковская особая психотерапия в больнице.

Кстати, в наше время, например, Манфред Блейлер полагает главным в лечении шизофрении терпеливую психотерапию в широком понимании (см. [6]). Мне трудно не согласиться с этим. Самые современные лекарства способны снять возбуждение, приглушить страдание (в том числе ценою душевной пустоты). Это, конечно же, очень важно и достаточно для многих не сложных душой пациентов. Но остальным после больницы трудно без радости вдохновения, без смысла существования, без любви и живого участия в жизни людей. А этого поддерживающее лекарство не принесёт с собою. Здесь надежда лишь на личностную психотерапию или чудом психотерапевтически сложившуюся жизнь.

Приступая к изложению психического и физического лечения, С.С. Корсаков весьма современно отмечает, что «лишь в немногих случаях» возможно в психиатрии применить «причинное лечение», действующее «прямо на корень болезни» (например, при рефлекторном психозе при инородном теле в ухе). В основном же применяются способы лечения в виде «благоприятных условий», способствующих самовыздоровлению.

Несмотря на сегодняшнюю психофармокотерапию (современное биологическое лечение вообще), в отношении медицинского излечения от тяжёлых прогредиентных душевных болезней психиатрия, как известно, не намного продвинулась. Поэтому из психофармакологической эры своего развития психиатрия вошла в последние десятилетия в эру психосоциальной терапии и психосоциальной реабилитации. Психосоциальная терапия и психосоциальная реабилитация в психиатрии — не излечение, а более или менее безболезненное приспособление хронически душевно страдающего человека к посильно общественно-полезной личностной жизни в обществе, приспособление, убеждён, практически невозможное без особой квалифицированной психотерапии. (См. о психосоциальной терапии и психосоциальной реабилитации в психиатрии [7]). Эта особая реабилитационная психотерапия, как и психотерапия острых душевных расстройств, ещё сравнительно мало разработана. Психотерапевтический опыт С.С. Корсакова здесь бесценен.

В разделе «Психическое лечение» («Курс…» Корсакова) поначалу в основном рассказываются правила врачебного психотерапевтического переживания и медицинского поведения в большой психиатрии с одухотворёнными корсаковскими размышлениями обо всём этом, как и в тех описаниях о «живой душе» клиники, которые приводил выше.

Так, тяжёлого тоскливого, ушедшего в себя пациента Корсаков не советует развлекать спектаклями и путешествиями, а напротив, пусть будет поменьше «сильных впечатлений». Удалить его от всего раздражающего, от близких, от дел, материальных забот. Помогать ему в лечебнице и иногда на дому. Уединение на дому может быть не полное, а лишь ограничение свиданий и занятий. Общаясь с больным, «нужно спокойно выслушивать всё, что больной говорит, нужно терпеливо выжидать возможность сделать то, что вам нужно относительно больного, не суетиться, не спешить, нужно хладнокровно предвидеть, что больной может сделать себе и другим вредного, и заранее устранять поводы к возникновению какого-нибудь вредного намерения. Нужно постоянное внимание, бдительный надзор. В то же время обращение с больным должно быть кроткое, любезное (но без слащавости и излишней фамильярности, иногда оскорбляющей и раздражающей больных). Нужно иметь бодрый вид, не теряться, действовать уверенно, отвечать находчиво. <…> Ничто так не раздражает больных, ничто так не роняет авторитета врача и надзирателей, как ложь и фальшь. <…> По отношению к больным женщинам нужно быть очень осторожным в словах и действиях со стороны врачей-мужчин. Не следует садиться на их кровати, не следует обхватывать больных рукою, как некоторые имеют дурную привычку делать, следует избегать видеть обнажённое тело. <…> В некоторых случаях можно, конечно, придать своему тону несколько более серьёзный тон, выразить огорчение и недовольство поступком больного, но карательные меры, практикуемые некоторыми психиатрами, особенно такие бессмысленные, как оставление без обеда, я не могу считать допустимыми». Далее. Женщины и мужчины могут вместе работать и играть в саду, беседовать по вечерам в зале для развлечений при внимательных надзирателе и надзирательнице. «Это очень оживляет и даёт жизни характер большей семейности». Советует Корсаков разнообразные «индивидуализированные» творческие занятия, считая это «не роскошью, а необходимостью». Рассказывает о больничных вечеринках для душевнобольных (музыка, «чтения с волшебными фонарями, концерты и спектакли, которые доставляют особенное удовольствие, когда больные сами принимают участие»). «Присутствие на богослужениях в больнице или вне больницы тоже должно быть разрешаемо врачом, смотря по характеру болезни и больного» [8, с. 577–584].

Василий Михайлович Банщиков [1] приводит, видимо, часть очерка из журнала «Русская жизнь» (1893), в котором очевидец Ядринцев — может быть, врач, ученик Корсакова — рассказывает о танцевальном вечере в «клинике душевнобольных». «На этом вечере участвовало и до 20 выздоравливающих душевнобольных, кроме того, много гостей; в числе их были выдающиеся артисты и артистки Московского театрального мира…». Вечер отличался простотою, живым весельем и семейным характером. <…> Больные привыкли непринуждённо и просто обращаться к Корсакову за помощью, который с глубоким участием и любовью относился к каждому нуждающемуся в совете и утешении. Корсаков, забывая себя, настолько проникся страданиями других, что уже одним видом своим производил на больных глубокое и неотразимое впечатление. Он понимал, как никто больше, больную человеческую душу, он был так полон гуманного отношения к людям, что каждый человек, не желавший никому другому открывать своего «я», с охотой и готовностью открывал всё Сергею Сергеевичу, уверенный в том, что он поймёт, поможет разобраться в самом себе, поддержит в горе, укажет путь к выходу» [Там же. С. 78–79].

«Собственно психическое воздействие врача», описанное в «Курсе…», совершается для улучшения настроения больного, «подавления ложных представлений», «для укрепления воли больного и направления его действий». «Прямые разубеждения» в большинстве случаев мало помогают, особенно при бредовых идеях. «Самое правильное отношение к бреду такое: или совсем не говорить о нём, или там, где больной от возражений не раздражается, высказывать, что считаете этот бред за болезненное явление, но не спорить с больным, а заботиться об отвлечении его внимания на другие предметы». Тяжёлое настроение больных не улучшается от «прямых уговоров не печалиться, не огорчаться». Тут поможет «ободряющее сочувственное отношение медицинского персонала». «…Чрезвычайно большое значение имеет доброе отношение к больным, предупредительная забота о разных мелочах их жизни, об интимных потребностях их, маленькие подарки к именинам». Заботливо поощрять больного к сдержанности «путём похвалы», путём поощрения к благотворным занятиям и путём участия в этих занятиях. Гипнотическое внушение может быть «полезным в случаях навязчивых идей, при болезненной наклонности к употреблению спиртных напитков, при морфинизме и в некоторых формах меланхолии (во второй половине болезни)». Не упускает Корсаков и опасность развития «под влиянием гипноза» «бредового отношения к врачу» [8, с. 584–586].

Таким образом, разработанных психотерапевтических методов (методик) в сегодняшнем понимании в посмертном (1901) «Курсе…» С.С. Корсакова и в других его работах как будто бы и нет. В чём же состоит это сильное, даже в приведённых цитатах-выписках, пронизывающее всю корсаковскую психиатрию, определённо психотерапевтическое, профессиональное, корсаковское волшебство? По-видимому, многие согласятся с тем, что это целительное серьёзное волшебство сокрыто в живой, искренней, любящей душевнобольного личности великого русского психиатра-клинициста чеховского времени. Может быть, ещё точнее, в его особой профессиональной психиатрически-психотерапевтической человечности.

Человечности, которой не научишься без природной личностной предрасположенности к ней, к нравственному чутью. Такого рода предрасположенность обнаружилась уже способностью остро сочувствовать человеческому горю в гимназическом стихотворении тринадцатилетнего Корсакова (1867) о том, как «в толпе экипажей» «гроб на кладбище клячонка везёт». «…Следом за гробом нетвёрдой стопой / Шёл, спотыкался один человек, / Шёл бессознательно, только порою / С напухнувших век капали слезы». И последнее, предсмертное, стихотворение «Море» (1900) заканчивается так: «Вечно плещут волны, / Ластясь к берегам, / С них смывают горе, / Отдают волнам». Оба стихотворения впервые полностью опубликованы в книге Акима Осиповича Эдельштейна [10, с. 18; 38–39].

С.С. Корсаков — врач Московской
Преображенской психиатрической
больницы [1, с. 24]

Личность Корсакова — первооснова, краеугольный камень, существо особенности его психиатрической психотерапии. Наполненная глубокими размышлениями и нравственными переживаниями, внешне малозаметной жалостливостью к страдающим людям личностная жизнь способствовала приходу Корсакова в психиатрию, способствовала его клиническим открытиям и становлению, развитию того серьёзного психотерапевтического волшебства, которым проникнуты вся жизнь этого человека, весь его фундаментальный «Курс…» и другие работы.

О личности Корсакова, о его мироощущении немало писали — прежде всего он сам и его современники. Многое возможно тут предположить, анализируя личностную психиатрическую научную прозу Корсакова. О подробностях личности Корсакова немало возможно прочесть в книге Банщикова [1], включившей в себя многое драгоценное из Архива-музея С.С. Корсакова. Сам Корсаков считал себя «эмпириком в психологии и материалистом в философии» (А.Н. Бернштейн); «стихийный материалист» среди психологов-идеалистов (А.О. Эдельштейн); высокое нравственное чутьё, совестливость; необычная добросовестность; аккуратность; робость, мягкость, жалостливость, тонкая деликатность, «нравственный гений» — так называли современники (В.М. Банщиков); стеснительность при чтении лекций (в начале преподавания), застенчивость в общении с коллегами; одухотворённость, непоколебимость в научных дискуссиях, в гражданской позиции. Неестественность чувствования с отсутствием острой чувственности; глубокий сомневающийся анализ и тонкая наблюдательность; скромность и простота.

Характерные для многих психастенических мальчиков, созвучные и Чехову обострённо-нравственные переживания с морализированием и для себя самого, и суровыми подталкиваниями себя к решительным действиям в борьбе с нерешительностью, мечтательностью. Из «правил жизни», составленных в 12 лет: «Если случится повод что-нибудь доброе сделать, старайся следовать этому поводу, а от всякого зла уходи или усовещайся его прекратить». Когда невеста Корсакова Анна Константиновна Барсова (в 1879 г. поженились на всю жизнь) назвала «сентиментальностью» его, как считал Корсаков, «преобладание чувств над деятельностью», она «попала в моё больное место». Корсаков пишет в 18 лет по этому поводу другу: «Знамя чувства — любовь, а знамя деятельности — служение человечеству». И Корсаков служит до конца жизни человечеству [10, с. 17; 21].

Нравственно-психастеническая с реалистически-аналитическим дарованием предрасположенность (не все психастеники отличаются глубокой нравственностью, как и высоким аналитическим умом) вместе с другими важными свойствами и жизненными событиями, обстоятельствами (воспитание в семье, университет и т.д.) участвовали в становлении великого психиатра Корсакова. (См. о здоровой российской психастеничности: [5, с. 415–417]).

Особая профессиональная психиатрически-психотерапевтическая человечность Корсакова в сложившихся условиях жизни организовалась, думается мне, в начало, основу классического учения об особом психотерапевтическом эмоциональном интимном контакте с больными шизофренией, которое на Западе стало развиваться, по-видимому, с 1922 года, в швейцарской психиатрии: знаменитая психотерапевтическая прогулка в саду Психиатрической клиники Бургхельцли психиатра Якоба Клези с тяжёлой возбуждённой душевнобольной (см. [4]).

Учение об этом особом контакте сегодня — с конференциями, симпозиумами, множеством трудов, — развивается психиатрами-психотерапевтами мира. Без этого контакта невозможно, повторю, существенно психотерапевтически помочь больному шизофренией. Уже сложилась история учения об этом особом контакте с больными шизофренией. Немало здесь открытий, ярких (в том числе и психоаналитических) имён: Якоб Клези, Макс Мюллер, Эрнст Кречмер, Фридрих Мауц, Семён Исидорович Консторум, Маргарет Сешейе, Джон Розен, Сильвано Ариети, Гаэтано Бенедетти, Христиан Мюллер, Эуген Броди, Христиан Шарфеттер.

Уже на основе этого сформировавшегося контакта с пациентом возможно применять различные конкретные приёмы лечения (активирование, терапия творчеством, гипнотические сеансы и т.д.). Без контакта многие из этих приёмов часто не принимаются душой пациента.

При всём этом остаётся в настоящем учении о контакте и сегодня корсаковское «интимное» (в высоком духовном смысле, западный термин) существо дела, наша отечественная основа-сердцевина. Контакт — не просто доброжелательность, тёплое, дружеское отношение, «любезность» к больному. Это непрекращающаяся, серьёзная, без восторгов, профессиональная любовь к одинокому в своей разлаженности-расщеплённости больному шизофренией, любовь подлинная (без эмпатической техники, житейского притворства), требующая врачебного переживания, порою небезопасного для врачебного здоровья. Любовь, продолжающаяся и во внерабочее время, среди других дел.

 

Любовь эта обнаруживается не только в общении с пациентами, но и в чтении о них работ, и в записывании о пациентах (в том числе научном). Нередко это способность любить больных больше, чем здоровых. Это не любовь мужчины к женщине, матери к сыну, брата к сестре и т.д., а особая любовь врача к страдающему, нуждающемуся в нём пациенту, врача, который живёт чистым и неотступным стремлением как можно лучше помочь пациенту. Стремлением, нередко порождающим мотив целительной праздничности в душе пациента и врача. Так это, несомненно, было у Корсакова и многих его пациентов. При этом врач более или менее научно-углублённо понимает, что именно и почему тут происходит, насколько это возможно осмыслить при нынешнем развитии психиатрически-психотерапевтического клиницизма.

Конечно же, как хирургу важно иметь от природы послушные, ловкие руки, так же важно психотерапевту, помогающему больным шизофренией, иметь от природы указанную способность научно-содержательно любить душевнобольных. Живая, любящая работа врачебной личности оживляет, собирает разлаженную расщеплённую личность пациента, помогая ему почувствовать себя собою в этом оживлении, творческом вдохновении. Здесь терапевтическая любовь и терапевтическое творчество обнаруживают своё сродство.

 

Литература

1.   Банщиков В.М. С.С. Корсаков (жизнь и творчество). – М.: Всесоюзное научное медицинское общество невропатологов и психиатров, 1967. – 340 с.

2.   Бурно М.Е. Клиническая психотерапия. – 2-е изд., доп. и перераб. – М.: Академический Проект; Деловая книга, 2006. – 800 с.

3.   Бурно М.Е. Клинический театр-сообщество в психиатрии (руководство для психотерапевтов, психиатров, клинических психологов и социальных работников). – М.: Академический Проект; Альма Матер, 2009. – 719 с., ил.

4.   Бурно М.Е. О Якобе Клези (1885–1980) // Независимый психиатрический журнал. – 2011. – № 4. – С. 28–29.

5.   Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). – 4-е изд., испр. и доп. – М.: Академический Проект; Альма Матер, 2012. – 487 с., ил.

6.   Бурно М.Е. К вопросу о семьях, в которых было, есть несколько психотерапевтов (из истории психотерапии) // Психотерапия. – 2013. – № 2 (122). – С. 94–97.

7.   Гурович И.Я., Шмуклер А.Б., Сторожакова Я.А. Психосоциальная терапия и психосоциальная реабилитация в психиатрии. – М.: ИД МЕДПРАКТИКА, 2004. – 492 с.

8.   Корсаков С.С. Курс психиатрии. – 2-е изд. (посмертное), перераб. автором. – М.: Типо-литография В. Рихтер, 1901. – 1113 с. + XXXVII (приложение).

9.   Петровский А.В. Личность // Психологический лексикон. Энциклопедический словарь: в 6 т. / ред.-сост. Л.А. Карпенко; под общ. ред. А.В. Петровского. – М.: ПЕР СЭ; СПб.: Речь. – 2005. – Т. 1. Общая психология. – С. 16–17.

10.   Эдельштейн А.О. С.С. Корсаков. – М.: Госиздат мед. лит., 1948. – 116 с.

 

 

Ссылка для цитирования

УДК 159.9(092)

Бурно М.Е. Сергей Сергеевич Корсаков — психиатр-психотерапевт // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2016. – N 6(41) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

  Р’ начало страницы Р’ начало страницы

 

Портал medpsy.ru

Предыдущие
выпуски журнала

2016 РіРѕРґ

2015 РіРѕРґ

2014 РіРѕРґ

2013 РіРѕРґ

2012 РіРѕРґ

2011 РіРѕРґ

2010 РіРѕРґ

2009 РіРѕРґ