Суициды: социо-экономическое бремя в России
Любов Е.Б., Морев М.В. (Москва), Фалалеева О.И. (Вологда)
|
Любов Евгений Борисович
– доктор медицинских наук, профессор, заведующий отделом
суицидологии Московского НИИ психиатрии Минздрава РФ.
E-mail: lyubov.evgeny@mail.ru
|
|
Морев Михаил Владимирович
– кандидат экономических наук, научный сотрудник Института
социально-экономического развития территорий РАН.
E-mail: 379post@mail.ru
|
|
Фалалеева Ольга Игоревна
– главный врач Вологодской областной психиатрической больницы.
E-mail: kuvshinovo-vopb@yandex.ru
|
Аннотация. Суммарные годы потерянной трудоспособной жизни вследствие
суицидов (YLL) в России составили 723 на 100 тыс. населения трудоспособного
и моложе трудоспособного возраста (или 0,46% ВВП), на долю мужчин пришлось
89%. На группу лиц 15-29 лет пришлось 1008 YLL на 100 тыс. населения,
или более 30% суммарных YLL. Cуициды лидируют в ранжире бремени от смертей
молодежи в связи с внешними причинами. Суммарные потери вследствие суицидов
составили 145,788 млрд. руб. 2009 г. (4,6 млрд. долларов США) или 0,46%
ВВП. Поэтому можно предполагать ресурсосберегающий эффект профилактических
программ суицидов на национальном и региональном уровнях.
Ключевые слова: суицид, социально-экономическое бремя.
Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.
«… если б не было войны…»
Социально-экономическое бремя самоубийств подсчитано на международном,
государственном и региональном уровнях [10; 11; 12; 16; 23; 24; 26; 31;
32], но — не в России при доступности официальных статистических
данных о суицидальной смертности населения.
В отчетах ВОЗ бремя суицидов выражено в cтандартизированных единицах
ВОЗ: потерянных в связи с преждевременной смертью годами жизни (Years
of Life Lost, или YLL) [4; 35], или числом лет ожидаемого дожития погибшего,
не случись суицид.
Концепция YLL, признанная странами–участниками ВОЗ единым и
подлежащим сопоставлению показателем популяционного бремени болезней
и травм [14], служит научно доказательным обоснованием рационального
распределения ограниченных медицинских и социальных ресурсов [36] при
выборе приоритетов региональной, государственной и международной
стратегий здравоохранения [2; 4; 36], при планировании и оценке
экономической эффективности программ предотвращения преждевременной
смертности [27] и мероприятий по предупреждению суицидов, в частности
[13; 17; 20; 21; 39].
По данным ВОЗ, в 1993 г. самоповреждения заняли второе после
алкоголизма место в ранжире причин смерти мужчин, составив 17,5%
обобщенного бремени болезней в мире (Global Burden of Disease, GDB),
и третье (13,9% GDB) у женщин [33]. В 1998 г. суициды определили
1,8% GDB и 2,4% — в странах рыночной экономики и в бывших странах
социалистического лагеря [37]. В 2000 г. вклад суицидов составил
1,3% GDB [33] и 1,4% в 2002 г. (2,3% — в Европейском регионе),
когда на них пришлись > 20 млн. YLL [34; 35]. Суициды по вносимой
доле YLL замкнули ряд из 10 ведущих причин смертности в мире
наряду с дорожно–транспортными происшествиями [33], а в 2004 г.
заняли восьмое место в пересчете на лиц 15–44 лет [38]. Суициды
удерживают 1–3 места в ранжире ведущих причин смертности обоих
полов в возрасте 15–34 г. [33]. В 25 странах Европейского
Союза на суициды лиц до 75 лет пришлось 30% YLL из-за внешних причин;
основной «вклад» смертей происходит за счет самоубийств в
20–54 лет [30], на пике социальной жизни. Суициды вносят наибольший
вклад в бремя умышленных травм в развитых странах [22] и внесут еще
больший в общее бремя болезни в грядущее десятилетие [22; 25]. В США
в 2002 г. бремя суицидов составило > 1 млн. YLL, 67%
из коих пришлось на лиц среднего возраста обоего пола [17]. Потери
превысили таковые при диабете, инсульте, убийствах, частых причинах
смерти в этом возрасте.
Социально–экономическое бремя суицида через YLL подсчитано в
Великобритании, Швеции, Гонконге, Новой Зеландии [19; 29; 41]. На
Тайване в 2007 г., исходя из суммарных YLL, суициды на 3-м месте
среди причин смерти [18], что соответствует потере 32,5 млрд. тайваньских
долларов. Максимальный урон связан с гибелью мужчин 25–59 лет. В
Китае суициды заняли пятую строку в перечне причин смерти; на суициды в
наиболее проблематичных сельских районах пришлось 90% суммарных YLL,
причем в основном за счет женщин (уникальный паттерн самоубийств)
25–39 лет [42]. Применение методики в отечественной литературе
пока ограничено [4]. Так, в Свердловской области в 2002–2008 гг.
бремя самоотравлений определено «человеко–годами недожитой
жизни» [8]. На мужчин пришлось 60% потерь
«человеко–лет» при их доле среди суицидентов 43%.
Экономический ущерб оценен, исходя из «недополученного»
подушевого валового регионального продукта (ВРП) из-за смерти лиц в
трудоспособном возрасте (45% выборки), в 736 млн. руб., то есть каждый
суицид обошелся области в 2 млн. руб.
Цели и задачи исследования: определение
социально–экономического бремени смертности вследствие суицидов
на государственном (РФ) и региональном уровнях в сопоставлении с
таковым при других распространенных болезнях и травмах.
Материалы и методы
Преждевременная смертность в связи с суицидами определена суммой
потерянных лет трудоспособной жизни при учете ожидаемого дожития до
пенсионного по старости возраста (55 лет для женщин и 60 —
для мужчин). Поло–возрастное распределение суицидентов с 5 лет
получено из официального статистического источника [5] с привлечением
детализированных данных Федеральной службы государственной статистики
(www.gks.ru)1.
Количество YLL в связи с суицидом в возрасте, приравненном к середине
уместного 5-летнего интервала, умножено на количество суицидов в
данном возрасте и затем суммировано по всем возрастам с поправкой
на пол и возраст суицидента
(www.who.int/healthinfo/global_burden_disease/metrics_daly/en/): YLL =
N х L, где N — число суицидов в каждой возрастной группе, L
— длительность в годах ожидаемого дожития сверстника суицидента
до пенсии по старости.
Экономические потери (в руб. 2009 г.) на уровнях РФ и
ее регионов определены умножением YLL на потерянный доход общества
в связи с преждевременной смертью в «допенсионном»
возрасте (у мужчин 16–59 лет, у женщин 16–54 года).
Потерянный вследствие суицида доход государства или региона
подсчитан при подходе «человеческий капитал» (human
capital approach), подходящем для оценки потерянных лет
трудоспособной жизни, и с использованием подушевых ВВП и ВРП.
Данные о бремени суицидов сопоставлены с таковыми при наиболее
распространенных болезнях и внешних причинах смерти класса
«Несчастные случаи, травмы и отравления». Для
определения социально–экономического бремени суицидов a proxy
определена «цена» каждой преждевременной смерти.
Результаты
Потери от преждевременной смерти в связи с самоубийствами
превысили таковые от иных внешних причин и сравнимы с потерями
вследствие злокачественных новообразований и ишемической болезни
сердца (ИБС) (табл. 1).
Таблица 1
Социальный ущерб вследствие ряда «естественных» и
«внешних» причин смерти
Потери страны или ее региона от самоубийств связаны с количеством
суицидентов трудоспособного возраста и / или величин ВВП и ВРП
соответственно (рис. 1). По потерям ВРП лидирующие места в РФ
заняли Чукотский автономный округ (2,7%), Республика Алтай и
Забайкальский край (по 1,6%).
Рисунок 1. Распределение регионов РФ по потерям YLL
вследствие самоубийств
Возрастное распределение YLL. В сравнении с иными причинами
смерти, львиная доля (37%) суммарных YLL от самоубийств пришлась на
молодежь и т.н. молодых взрослых. Лица 20–29 лет составили в
2009 г. 74,2% молодежи (15–29 лет) страны, или 27,5%
трудоспособного населения РФ [6]. Среди лиц 15–29 лет количество
YLL от самоубийств 339 999, или 1008,1 на 100 000 населения
соответствующего возраста, почти как вследствие транспортных несчастных
случаев (320 102 YLL), но более чем вдвое выше бремени убийств,
более чем в 2,5 раза — суммарного бремени ИБС и онкологических
заболеваний (табл. 2).
Таблица 2
Бремя суицида (YLL) в возрастных группах населения РФ
В структуре бремени смерти лиц 15–24 лет ведущая роль суицидов
и транспортных несчастных случаев (рис. 2).
Рисунок 2. Потери YLL в возрасте 15–24 лет
На молодых людей указанного возраста (15,4% населения РФ) пришлись
43% потерь общества (в YLL) вследствие транспортных несчастных случаев,
34% — из-за самоубийств, 7% — алкогольных отравлений, тогда
как «лишь» 15% — по причине новообразований и 2%
— ИБС. Пики YLL от иных причин смерти приходятся на более
поздний период: в связи с убийствами в возрасте 30–34 года,
алкогольными отравлениями в 30–39 лет, новообразованиями и
ИБС в 45–55 лет.
Бремя самоубийств лиц трудоспособного возраста (20–59 лет)
— наибольшее в группе внешних причин смертей. Для такого
возраста суммарные YLL в связи с ИБС и онкологическими заболеваниями
(1 608 234) немного превосходят таковые в связи смертью
из-за внешних причин (1 576 934), в объеме которых, в свою
очередь, на суициды пришлось более 1/3 (35,7%) потерь, тогда как в
связи с транспортными несчастными случаями — 29,8%.
Потери YLL мужчин и женщин. У мужчин бремя самоубийств
уступает лишь ИБС. Бремя суицидов женщин при меньшей в 7,2 раза
частоте, чем у мужчин превышает бремя ИБС и выходит на второе место
в ряду потерь в связи с внешними причинами (табл. 3).
Таблица 3
Социально-экономические потери в связи с преждевременной
смертностью мужчин и женщин
Смерти мужчин определяют 89% потерь в связи с самоубийствами,
так как риск «мужского суицида» выше во всех возрастных
группах, и пик суицидов приходится на молодой возраст (54% бремени
суицидов мужчин трудоспособного возраста) (рис. 3).
Рисунок 2. Потери лет продуктивной жизни в связи с
суицидами мужчин и женщин РФ
Потери продуктивной жизни в связи со смертностью от внешних
причин россиян составляют не менее 40% объема общих потерь
(у мужчин >50%); потери в связи с самоубийствами составляют до
1/2 бремени смертей от внешних причин; бремя самоубийств
мужчин ожидаемо превышает таковое у женщин в 4,5 раз (табл. 4).
Таблица 4
Потерянные годы трудоспособной жизни в связи с причинами смерти в РФ
Региональные отличия. По YLL от самоубийств мужчин и женщин
лидируют Приволжский и Сибирский ФО (табл. 5) за счет Республик
Башкортостан и Татарстан, Пермского края (Приволжский ФО) и Красноярского
края, Иркутской и Кемеровской областей (в Сибирском ФО).
Таблица 5
Национальные и региональные потери в связи с суицидами мужчин и женщин
Итак, «цена» YLL вследствие суицида мужчины и женщины,
совершенного до пенсионного возраста, соответствует 308 331,7 и
226 002,3 руб., а каждый суицид мужчины и женщины оборачивается
потерями в 4 961 782,2 и 806 939,7 руб. соответственно.
Суммарные потери России в связи со смертностью от суицидов составили
145,788 млрд. руб., или с учетом средневзвешенного курса (31,7 руб.)
— 4,6 млрд. долларов США. В США потери продуктивности в связи с
суицидами достаточно стабильны и составили $11,8 млрд. в год [15]. При
учете паритетов покупательской способности (последний раунд сравнения
в 2005 г.) соотношение ВВП России и США 1:12,74. Таким образом,
экономические потери в связи с суицидами трудоспособного населения
превышают впятеро таковые в США за счет более высокого уровня самоубийств
(втрое для мужчин, на которых приходится основной вклад в экономическое
бремя суицида).
Обсуждение
По пессимальному демографическому прогнозу Росстата [5], страну
в 2030 г. ждет депопуляция (минус 993,2 тыс. чел.) с поправкой
на неиссякаемый миграционный прирост; при оптимальном сценарии
— возможно увеличение населения на 182,4 тыс. человек,
частично за счет мигрантов. Доля трудоспособного населения составит
не более 54,1% (в 2009 г. — 62,9%). Таким образом, проблема
сбережения «человеческого капитала» при сокращении
преждевременной смертности в стране актуальна не только с
гуманистических позиций.
Наметившийся в последние годы тренд к снижению суицидальной смертности
в стране (Россия впервые за годы открытой статистики покинула первую
десятку наиболее неблагополучных стран в рейтинге ВОЗ) не может
дезориентировать профессионалов и общество в целом. Среднестатистический
уровень суицидов в РФ превышает «критический» (>20
на 100 000 населения, по критерию ВОЗ); различия между уровнями суицидов
на региональном уровне превышают два порядка. Средний возраст покончившего
с собой мужчины 42,5 г., женщины — 43,7 лет, менее пенсионного
возраста на 17,5 и 11 лет соответственно; возможна смерть от суицида в
течение жизни 606,4 из 100 000 родившихся в 2009 году (год данного
анализа) [5].
Среди умерших россиян в 2009 г. было 1,9% суицидентов: каждый
пятидесятый гражданин уходил из жизни добровольно каждые 14 минут
2009 года. Если бы не самоубийства, разрыв между смертностью
и рождаемостью в РФ был бы меньше на 15%. Суициды составили 16,7%
объема смертности россиян от внешних причин. Количество самоубийц
больше в 1,25 раза, чем погибших от всех видов транспортных несчастных
случаев (в 1,8 раза более, чем жертв ДТП) и лишь на 2,6% меньше,
чем погибших от повреждений с неопределенными намерениями, среди
которых, как и среди иных смертей от внешних причин, существенен
вклад завуалированных (незафиксированных как таковые) суицидов.
Жертв суицида в РФ в 1,8 раза больше, чем погибших от рук убийц.
При любой преждевременной смерти опустошаются трудовые резервы,
обесценены инвестиции в человека. У самоубийств осязаемые (подлежащие
учету и анализу) социально–экономические последствия [3; 7; 28]
как отражение эпидемиологических и демографических характеристик
суицидального поведения населения. Экономическая оценка последствий
суицидов становится унифицированным знаменателем сложного
биопсихосоциального феномена, сводимого к невосполнимым, но
принципиально предотвратимым социальным потерям.
Ограничения исследования связаны с методологией расчета
YLL [4; 36]: показатель не учитывает бремя семьи суицидента,
указывает гипотетические социально–экономические издержки
суицида; «дискриминированы» лица нетрудового возраста.
Указан нижний полюс масштаба потерь при опоре на официальную
статистику суицидов, заниженную не менее чем на 20% и в странах
образцового медико–статистического учета, а также в связи
с использованием порога пенсионного возраста по старости (более
адекватно целям экономического анализа), тогда как в зарубежных
анализах оценены потери до прогнозируемого возраста дожития
(75 лет в странах ЕЭС — 85 лет в США), что
подчеркивает ценность любой «здоровой» жизни для
общества. Возраст ожидаемого дожития в РФ выше пенсионного по
старости: для мужчин 62,8, для женщин 74,7 лет (2009 г.),
хотя продолжительность жизни мужчин в РФ, на которых приходится
львиная доля бремени суицида, не достигла уровня 1964 г.,
когда она, единственный раз за историю России и СССР, превысила
65 лет. В результате соотношение женщин и мужчин в возрасте
30–60 лет неуклонно возрастает, достигая 1,4:1. Предположено,
что все суициденты трудились бы до пенсионного возраста «по
старости», и их вклад в ВВП (ВРП) неизменен, что поднимает
вопрос о «цене» незанятой полезным трудом жизни. Не
учтены за отсутствием детализированных данных различия потерь в
связи с суицидами городского и сельского населения, находящегося
в особой группе риска в РФ и дискриминированного в получении не
только антикризисной, но общемедицинской помощи, и
«отсроченная» трудоспособность учащихся (студентов).
В связи с малой предсказуемостью инфляционных процессов в России
и сложностью прогнозирования доходов в пользу государства граждан
не проведено дисконтирование (обычно 3–6%) для эквивалентной
оценки «социальной ценности» года жизни в разных
возрастах, ведь YLL отнесены к будущим годам [25]. Желателен в
дальнейших работах анализ чувствительности с учетом 0–10%
коэффициента дисконтирования, но высокий уровень скидки не в
пользу вмешательствам, чей эффект отставлен, как в программах
превенции суицидов. Индикатор YLL обосновывает первоочередное
направление ресурсов для предупреждения суицидов работающего
населения, но у безработных и инвалидов риск суицида априорно
выше. Дисконтирование и «социальная ценность» года
жизни в разных возрастах указывает на предпочтения общества:
сохранение жизни молодого человека желательнее (что служит
руководством при медицинской сортировке), нежели старика или
ребенка. С опорой на концепцию YLL мужчины средних лет могут
составить целевую группу для мер по сокращению разрушительных
и опустошительных последствий суицида, тогда как пожилые
и подростки (определяют первый и последний пики суицидального
риска в течение жизни) окажутся вне фокуса внимания.
Образовательный ценз и доход больного не отражен в подсчете YLL,
хотя эти показатели — типовые критерии благополучного
общества.
Выводы
Объективизированные масштабы экономического бремени суицидальной
смертности, сравнимого с таковым при распространенных заболеваниях,
традиционно приоритетных для здравоохранения, а также его структура
указывают на сохраняющийся «сверхвысокий» уровень
суицидов в стране и его значительные региональные различия. Более
полным показателем уровня социальной патологии выступает суммированный
уровень самоубийств и убийств. С учетом убийств, бремя насильственной
смерти мужчин увеличено на 50%, а у женщин — почти на 100%.
Уровни суицидов и их динамика — общепринятый показатель
социально–психологического благополучия страны, косвенный
показатель нуждающихся в неотложной лечебно–профилактической
суицидологической помощи. «Вклад» в суммарное
экономическое бремя суицидов смертей мужчин среднего (наиболее
трудоспособного) возраста и ведущие позиции суицида как причины
смерти молодых указывают на необходимость скорейшего развития
национальной и местной программ предупреждения суицидов, сохранения
и развития континуума антикризисных учреждений. Настораживает малая
развитость (отсутствие) суицидологических служб в наиболее
«проблемных» районах РФ и / или их малая
доступность.
Многопрофессиональная и межведомственная проблема предупреждения
суицидов [1] должна быть вписана в стратегическую задачу
общественного здравоохранения и интегрированной в ее систему новой
парадигмы психиатрии: сбережение и приумножение «социального
капитала» через сохранение и укрепление физического и
душевного здоровья человека как первостепенной личной и общественной
ценности, снижение риска преждевременной смертности. Государственные
и региональные стратегии превенции суицидов включат целевые программы
с учетом характеристик и особых нужд возрастных, профессиональных и
клинических групп населения с высоким риском суицида, определяющих
высокий удельный вес экономического бремени самоубийств. Важен
клинико–экономический анализ эффективности любых мероприятий
по снижению риска суицидов. Так, ресурсосберегающий результат программы
при предотвращении трети суицидов в стране составит 50 млрд. руб.
Экономисты, юристы, философы пытаются определить «ценность
жизни» [4; 9]. Результаты данного исследования привлекает
внимание к «цене россиянина», которая пока косвенно
определена мизерными страховыми бонусами. Бремя смертности от внешних
причин (ее структура высвечивает острейшие национальные проблемы) в
стране и суицидов в частности определено смертями молодых, которым
суждено строить Россию ХХI века.
_______________________
1 Авторы благодарят сотрудников Федеральной службы
государственной статистики. ↑
Литература
1. Амбрумова А.Г. Теоретико-методологические и
организационные проблемы суицидологической превенции // Проблемы
профилактики и реабилитации в суицидологии. – М., 1984. –
С. 8-26.
2. Вопросы разработки национальной политики в
области психического здоровья / Р. Дженкинс, Э. МакКаллок,
Л. Фридли [и др.] / пер. с англ. – М: МЕДПРАКТИКА-М., 2005.
– 228 с.
3. Гулин К.А., Фалалеева О.И., Ослопова Ю.Е.
Проблемы психического здоровья населения. – Вологда:
Вологодский научно-координационный центр ЦЭМИ РАН, 2003. –
71 с.
4. Гурович И.Я., Любов Е.Б. Фармакоэпидемиология
и фармакоэкономика в психиатрии. – М.: Медпрактика, 2003. –
264 с.
5. Демографический ежегодник России. 2010: стат.
сборник. – М.: Росстат, 2010. – 525 с.
6. Молодежь в России. 2010: стат. cборник
/ ЮНИСЕФ, Росстат. – М.: ИИЦ «Статистика России»,
2010. – 166 с.
7. Морев М.В. Социально-экономические и
демографические аспекты суицидального поведения населения на примере
Вологодской области: автореф. дис. … канд. эконом.
наук. – Вологда, 2009. – 27 с.
8. Сенцов В.Г., Бровкин М.В., Ножкина Н.В.
Преждевременная смертность, обусловленная острыми суицидальными
отравлениями в Свердловской области и ее социально-экономические
последствия // Уральский медицинский журнал. – 2010. –
№ 9 (74). – С. 118-123.
9. Arnesen T., Nord E. The value of DAILY life:
problems with ethics and validity of disability adjusted life years //
BMJ. – 1999. – Vol. 319. – P. 1423-1425.
10. Clayton D., Barceló A. The cost of
suicide mortality in New Brunswick, 1996 // Chronic. Diseases
in Canada. – 2000. – Vol. 20. – P. 89-95.
11. Corso P.S., Mercy J.A., Simon T.R.
Medical costs and productivity losses due to interpersonal and
self-directed violence in the US // Am. J. Prevent. Med. –
2007. – Vol. 32, № 6. – P. 474-482.
12. Cox K. Miller T.R. The costs of youth
suicide and medically –treated attempts by state //
Children’s Safety Network , Landover, 1999.
13. The Estimation of the Economic Cost of Suicide
to Australia / ConNetica Consulting for SPA, Lifeline, OzHelp, Inspire,
Salvation Army, the Mental Health Council of Australia & the Brain
and Mind Research Institute: University of Sydney, 2009. – 11 p.
14. A Health Status Indicator for Targeting Federal
Aid to States (GAO report no. GAO/HEHS-97–13). – Gaithersburg,
MD: General Accounting Office, 1996.
15. Goldsmith S.K., Pellmar T.C., Kleinman A.M.
Reducing suicide: a national imperative. – National Academies
Press: Washington, DC, 2002.
16. Insel T.R. Assessing the Economic
Costs of Serious Mental Illness // Am. J. Psychiatry. – 2008.
– Vol. 165. – P. 663-665.
17. Knox K.L., Caine E.D. Establishing
priorities for reducing suicide and its antecedents in the United
States // Am. J. Publ. Health. – 2005. – Vol. 95.
– P. 1898-1903.
18. Law C.K., Yip P.S., Chen Y.Y. The economic
and potential years of life lost from suicide in Taiwan, 1997-2007 //
Crisis. – 2011. – Vol. 32, № 3. –
P. 152-159.
19. Law C.K., Yip P.S., Huo Y. Assessing
the quantitative impact of suicide on life expectancy in Hong Kong:
1986-2006 // Arch Suicide Res. – 2010. –
Vol. 14, № 3. – P. 284-290.
20. Mann J.J., Apter А., Bertolote J.
Suicide Prevention Strategies: A Systematic Review // JAMA. –
2005. – Vol. 294, № 16. – P. 2064-2074.
21. Mathers C.D., Bernard C., Iburg K.M.
Global programme on evidence for health policy discussion paper no 54.
Geneva, Switzerland: World Health Organization; 2003. Global burden of
disease in 2002: data sources, methods and results.
22. Mathers C.D., Loncar D. Projections of global
mortality and burden of disease from 2002 to 2030. PLoS Med. 2006; 3:e 442.
Electronic article.
23. McDaid D., Kennelly B. An economic perspective
on suicide across the five continents. / Oxford textbook of
suicidology and suicide prevention. D. Wasserman, C. Wasserman, eds.
– Oxford University Press, 2009. – P. 359-367.
24. Miller T., Covington K., Jenson A. Costs of
injury by major cause, United States, 1995: Cobbling together
estimates in measuring the burden of injuries. Proceedings of a
conference in Noordwijkerhout; 1998 May 13-15; Noordwijkerhout,
Netherlands, 1999.
25. Murray C.J., Lopez A.D. The Global Burden
of Disease: a comprehensive assessment of mortality and disability
from diseases, injuries, and risk factors in 1990 and projected to
2020 // Cambridge: Harvard University Press, 1996. –
P. 6-39.
26. National Burden of Disease Manual Supplementary
Files. WHO website:
http://www3.who.int/whosis/menu.cfm?path=whosis,burden,burden_manual,burden_
27. Romeder J.M., McWhinnie J.R. Potential years
of life lost between ages 1 and 70: an indicator of premature mortality
for health planning // Int. J. Epidemiol. – 1977. – Vol. 6.
– P. 143-151.
28. Suicide prevention. / Mental health: facing
the challenges, building solutions: report from WHO European
Ministerial Conference // WHO Regional Office for Europe: Copenhagen,
2005. – P. 75-82.
29. O'Dea D., Tucker S. The Cost of Suicide to Society.
– Wellington: Ministry of Health NZ, 2005. – 52 р.
30. Suicide-related deaths in an enlarged
European Union. – European Project ANAMORT Monographs, 2008.
31. Thomas C., Morris S. Cost of depression among
adults in England in 2000 // Br. J. Psychiatry. – 2003. –
Vol. 183. – P. 514-519.
32. Watson L.L., Ozanne-Smith J. The cost
of injury to Victoria // Monash University, Victoria, 1997.
33. World Health Organization: The World
Health Report 2001. Mental health: new understanding, new hope.
– Geneva: WHO, 2001. – 178 р.
34. World Health Organization: World Health Report
2003: Shaping the Future. Geneva, Switzerland: World Health Organization;
2003. Available at: http://www.who.int/whr/2003/en/whr03_en.pdf.
35. Suicide prevention / World Health Organization:
Mental health: facing the challenges, building solutions // WHO, 2005.
– P. 75-82.
36. World Health Organization: Dollars,
DALYs and decisions: economic aspects of the mental health system.
– WHO, 2006. – 56 р.
37. World Health Organization. Suicide prevention
(SUPRE) Geneva, Switzerland: World Health Organization; 2007.
http://www.who.int/mental_health/prevention/suicide/suicideprevent/en/
38. World Health Organization. The global
burden of disease: 2004 update. – Geneva, Switzerland: World
Health Organisation, 2008.
39. World Health Organization // Suicide
prevention, 2009. http://www.who.int/topics/suicide/en/
40. World Health Organization: World
Suicide Prevention Day. 10 September 2006: Many faces, many places:
Suicide prevention across the world, 2010.
41. Yip P.S., Liu K.Y., Law C.K., Law Y.W.
Social and economic burden of suicides in Hong Kong SAR // J.
Crisis Interv. Suicide. Prevention. – 2005. –
Vol. 26. – P. 156-159.
42. Yip P.S., Liu K.Y., Law C.K. Years of
life lost from suicide in China, 1990-2000 // Crisis. – 2008.
– Vol. 29, № 3. – P. 131-136.
Ссылка для цитирования
УДК 616.89.-008.441.44:314.174 (470)
Любов Е.Б., Морев М.В., Фалалеева О.И. Суициды: социо-экономическое бремя в России
[Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. –
2013. – N 2 (19).
– URL: http://medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).
Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008
"Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате
число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.
|